Екатерина ДОНЕЦ

ТРИ РАССКАЗА

НОЧНОЙ ЧЕЛОВЕК

Этот человек состоял из множества наглухо изолированных друг от друга комнат. В каждой комнате было окно, в каждом окне – свой вид. За одним окном кипел вечнорозовый яблоневый сад, за другим – море, неторопливо жующее прибрежную гальку... В окне комнаты-офиса дыбился урбанистический пейзаж, стеклянно-взблескивающие грани, этакий деловой Нью-Йорк. В то же время – вы не поверите! – комната политических взглядов и убеждений во всем походила на ленинский уголок где-нибудь в Новокукуевском рабочем клубе, где за окном шла бесконечная трансляция Первомайской демонстрации трудящихся, вожди с Мавзолея умиротворенно помахивали черными кожаными лапками и раскатистый голос диктора громыхал из всех динамиков что-то радостно-бодрящее. Была и огромная комната-библиотека, темная от старых лип за окном, и детская – с футбольным полем на пустыре и послевоенным тряпичным мячом. И – знаю точно – где-то в самом конце глухих коридоров, затерялась одна комната, за окном которой, почти вплотную, вырастала глухая кирпичная стена. Ровная, без окон и водостоков.
При этом постоянную прописку в своих, строго отведенных каждому комнатах, имели только его дети. Все остальное, включая, как потом оказалось, и меня, имело там прописку временную.
Попасть в свою комнату было непостижимо просто: дежурный пароль – здрасьте! – скажем, поздним вечером по телефону, и я уже стою перед распахнутою настежь дверью.
Моя комната – маленькая, совершенно пустая, только огромное окно во всю стену. Самое главное – вид из этого окна: разверстое во все стороны черное ночное Небо. С одуряющими майскими запахами, тихими языками ветра и редким шорохом запоздалой машины. Больше ничего не было в том окне, больше ничего нам и не нужно было.
Он всегда приходил поздно вечером, почти ночью. Это был настоящий Ночной человек – в чистом виде.
В каждом человеке живут два человека – Дневной человек и Ночной человек. Пока Дневной крутится в повседневной жизни, как белье в барабане стиральной машины, ест-пьет-размножается, а в перерывах лихорадочно зарабатывает деньги, чтобы есть-пить-размножаться, – Ночной тихо дремлет где-то на дне. Ночной человек – не тот, кто открывает глаза в наших снах. Наверное, это кто-то третий. Ночью все они спят – и Дневные, и Ночные.
Ночной человек – это тот, кто просыпается в нас в бредовые часы мучительных бессонниц, или в застрявшем лифте, или в падающем самолете... В медленном всплытии из больничного наркоза. В нем нет ни комнат, ни коридоров, ни дверей. Он весь – одна сплошная Душа. И очень часто – полная противоположность себе Дневному.
Ночной человек приходил и садился рядом со мной на подоконник. За все время, проведенное мною здесь, на Земле, мне не приходилось видеть ничего прекраснее этого зрелища.

Он давно уже догадался, что я могу летать. Так же, как и он. Поэтому одной июльской ночью, устав, наконец, от бесконечных разговоров на подоконнике, мы просто молча взялись за руки и прыгнули с подоконника в Небо. И другими ночами прыгали еще раз, и другой, и третий, только уже во всю ширь крыльев, плавно, несуетно, наслаждаясь каждой секундой полета.
А потом кто-то крикнул – пожар! Кто? Что? В темноте и толкотне не разберешь. И сказали, что дым, кажется, видели из моей комнаты.
Дальше – больше: что я, вроде бы, хочу сжечь весь дом!
Глупости, сон дурной. Да и нечему у меня гореть: комната пустая совершенно, а Небо ведь не горит... Говорили ему, а он верил. Потому что, оказывается, была у него еще одна комната, совсем крошечная, с зашторенным наглухо окном, и сидел в этой комнате, вжавшись в угол, жирный белый кролик, и мелко дрожал ушами, и таращил в темноту свои огромные клюквины. Говорили ему, а он верил. И ведь знала я точно, что были все эти капканчики-кусалочки, все эти ажурные пугалочки-паутинки делом рук одной практичной дамочки из дальней комнаты, у которой как раз подходила к концу ее временная прописка... Знала, но молчала. Потому что крылья – не локти, ими пихаться больно и неудобно.
И вот когда, выдохнув однажды “здрасьте-пароль”, я вновь очутилась возле двери в свою комнату, то дверь не то чтобы оказалась запертой – нет! – ее просто там не было. А была вместо нее ровная-ровная евроремонтная стена. Вежливая такая, без признаков жизни.
Я не поняла тогда, что можно просто так вот, в одну секунду, оттолкнуть от себя однажды найденное Небо. И стала изо всех сил колотиться в эту стену, и размазывала об нее свои сломанные перья пополам с кровью... Но, наверное, в соседней комнате политических взглядов и убеждений просто врубили погромче бодрящий голос диктора над Красной площадью, или трудящиеся как раз грянули свое победоносное “Ура-а-а-а!!!”, и никто меня не услышал.
И я ушла прочь, волоча за собой окровавленные ошметки своих крыльев.
Неба только жалко. И теперь как без него жить еще целую вечность – непонятно. Небо ведь не нужно всем трудящимся, небо не нужно одному. Небо нужно двоим.

СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ

Памяти М.М.Пришвина

...И выбросил лягушачью шкурку в огонь. Поспешил. Невеста-Лягушка испугалась, обиделась, рассердилась и пропала.
А Царевич так и остался лежать на полу. Сначала лежал и ни о чем не мог думать – так было больно. С месяц, наверное, лежал. Потом стал терзаться, пытался отмотать все назад: да зачем поспешил, да пусть бы она в эту свою лягушачью шкурку влезала и ходила в ней, сколько хочет, ему ведь уже все равно, в сущности, было, что ее тело из себя представляет – пусть бы и скользкие лапки, и зеленые пупырышки – главное, чтоб она все время рядом была, хоть лягушкой, хоть божьей коровкой... Поспешил.