темной кромкой. Тельце бабочки было оклеено бархатом, а усики сделаны настолько тонко, что колыхались сами собой.
На табличке под этим чудным экспонатом значилось “Morpho Nestira, Нимфалида Бразильская Осколок Неба”.
“Ах вот оно что”, – подумал прапорщик и стал читать комментарий.
“Природные американцы Бразилии почитают сих существ частицами неба, упавшими на землю и рассыпавшимися в виде осколков, а также и душами людей, отъединившимися от своего божественного источника, ибо американцы поклоняются Небу. По смерти соплеменника американцы устраивают тризну и балет, в коем голубые костюмы в виде крил и мощные взмахи рук изображают душу покойного, которая улетает воссоединиться с небом. И верно, сидящая на дереве нимфалида вовсе не различима от яркого цвета тропического небосвода”.
“Американец возит в коробке душу”, – догадался Ромберг-2.
Он решился по крайней мере дотронуться до этого дива кончиком пальца, как вдруг оно шевельнуло крыльями, словно потянулось со сна, и вспорхнуло чуть не ему в лицо. Ромберг-второй закричал от неожиданности.
Поднимая по комнате ароматный ветер, бабочка описала несколько кругов вокруг люстры и шарахнулась в амбразуру окна. Тяжелые удары о прутья решетки следовали один за другим с самоубийственной яростью, и после каждого броска прапорщик вздрагивал, словно били его. Если бы мутное оконце не было изнутри, как и снаружи защищено толстыми чугунными прутьями, огромному насекомому несомненно удалось бы высадить стекло. Наконец оно замерло в трансе отчаяния.
Стараясь не повредить крылья и не слишком отрясти пыльцу, прапорщик двумя пальцами осторожно снял бабочку с окна и вышел на крыльцо. Ему и в голову не пришло посадить дивное существо обратно в каземат коробки и он был уверен, что именно Толстой, как никто другой, сможет оценить его порыв.
Ромберг-2 вынес бабочку на крыльцо, прищурившись посмотрел в головокружительное сверкающее небо, улыбнулся и подбросил эту подругу вверх. Черным веером бабочка мелькнула против солнца, села на штык ружья, прислоненного к сошке, дугой перелетела на крышу полосатой будки, повисла ненадолго над шлагбаумом, прощаясь со своим освободителем, и превратилась в небо.
“Теперь твоя душа свободна”, – подумал прапорщик о Федоре.

г. Тула

ДиН перевод

Генрих ГЕЙНЕ

* * *
Высокому кедру на северной круче
Снега навевают смиренье и сны.
Он дремлет. В заснеженной кроне могучей
Одним одиночеством ветви больны.

И всё ему снится прекрасная пальма
Под небом Востока на древней земле.
Поникла от жажды и смотрит печально,
И так одинока на знойной скале.

Перевод с немецкого Валентины ОСТАНИНОЙ

Anna ACHMATOWA

EPIGRAMM

Und Beatrice – schuf sie wie Dante Verse?
Beruhmte haura je der hiebe Glut?
Nun lehrte ich die Frauen sprechen...
Wie bringt man sie zum Schweigen, grosser Gott?

Перевод на немецкий Влада РОНЖИНА