Александр КУРЧАНОВ

ДАЧНАЯ ИСТОРИЯ

Тих наш сад, закрытый от ветров плотным поясом яблонь, слив, рябин и вишен. И в этой благодатной тишине отрадно видеть недвижный сонм цветов, ликующих радужными бутонами, раскидистые грядки цветущей декоративной фасоли, ползучие усы огуречной тины, бледные, но упругие пучки сочного салата, пышные хвосты морковных зарослей. Воздух в саду недвижен и тёпел. Кажется, – все бури и ветра так далеко отсюда!.. И только в углу сада стоит высокая, гордая и беспокойная берёза. Даже в самую безветренную погоду макушка её, словно чуткий флюгер, отзывается незримым токам едва ощутимых верховых ветров, и в знойной тишине летнего полдня, когда молчат разморенные жарой птицы и не слышно даже горластых петухов, дремлющих в раскидистой тени сирени, берёза шумит и шумит своими трепетными, резными листьями.
Береза посажена давным-давно неведомым человеком, может быть первым хозяином этого старого дома. С тех пор не один раз сменились плодовые деревья в саду, ещё чаще менялась его ограда, а уж снегов прошло и цветов расцвело и увяло с тех пор и вовсе без счёта. Береза давно вознеслась над крышей дома, но каждый год, словно душа в вечность, продолжает тянуться всё выше, точно хочет достать вершиной своей летящие в небе облака. И шум её листвы, будто слабые отголоски далёких бурь, лишает меня безмятежного покоя, то и дело заставляя обращать взгляд вверх, туда, где рождаются ветра, дожди и грозы, и где в заоблачных высях кто-то незримый и могучий постоянно напоминает о вечной битве добра и зла, о бесконечном торжестве и превосходстве созидательного движения над сонным покоем.
Здесь, в тишине сада, где невольно забываешь все печали и горести, которыми переполнен мятежный мир, лишь одна эта береза, словно беспокойный метроном, шумом ветвистой кроны напоминает о том, что, может быть, где-то и теперь бушуют бури, стонут мачты странствующих по далёким морям и океанам каравелл, а грохочущие волны бьют и бьют в каменные стены материка, отмеряя чередой ударов своих минувшие и грядущие века.

Под берёзой, вросший в землю почти наполовину, лежит камень. Обычный, серый, неприметный, ничем особым не отличающийся от многих других камней, щедро разбросанных древним ледником по окрестным полям и лесам. Разве что мох и лишайник почему-то не приживаются на нём. Есть у него ещё одно свойство, – камень сей в буквальном смысле слова – камень преткновения. Когда перепахивают огород, то почти всякий раз иль лошадь об него запнётся, или плугом наедут при развороте, а однажды бедолага и труженик конь и вовсе на колени пал, крепко зацепившись за тот камень копытом. И плюёмся на тот камень, и чертыхаемся, но всё никак не доходят руки убрать его подальше от пашни. Жена, как только начинаем перепашку планировать, всякий раз берётся “пилить”.
– Что ты ходишь кругами руки в брюки! Давно бы уж собрался и скатил куда-нибудь заразу эту с огорода.

Я молчу, потому что от одного погляда на величину “злодея”, у меня уже начинает мучительно ломить спину и томный озноб усталости волной пробегает по всему телу.
– Что ты молчишь? Я тоже так умею кругами ходить! Гришка сказал, что больше не будет пахать наш огород, пока камень не уберём.
– Я думаю.
– И сколько лет ты ещё собираешься думать, думальщик хренов?..
И так из года в год.
Но вот как-то вдохновение ли пришло, или просто наступило то самое библейское время собирать камни, но, вооружившись ломом, лопатой и крепкой берёзовой вагой принялся я откапывать злосчастного каменюку. Окопал канавку вокруг, забил ломик под камень и попробовал качнуть его слегка. Не тут то было,  – камень сидел прочно и даже не зыбался. Пришлось канавку углубить, сделать дырку для ваги, принести опорную чурочку, вставить вагу и всем весом своим повторить операцию. Камень чуть стронулся с места, но стало мне ясно, что в одиночку осилить его не удастся. Что делать? А тут, как говориться, и к ежу не ходи, а иди к соседу Феде. Здоровья и веса мне не занимать, но у соседа этакого же добра если и не вдвое, то раза в полтора больше, наверняка. Федя – парень крепкий и добродушный, отказывать не умеет, тем более, что обращаюсь я к нему за помощью не часто.
И вот мы с Федей, как те сказочные дедка с бабкой, провозившись со своей “репкой” около получаса, вытащили, наконец, многоцентнерный минерал из его векового лежбища и покатили подальше от огорода. Натужно кряхтя и стоня “Дубинушку” куляли камень через весь огород, через двор по тропинке, и так до самых ворот; выкатили за ворота, потом ещё чуть-чуть подальше, к городьбе и, пока в пылу и горячке, решили поставить его “на попа”, для украшения усадьбы.
Воздвигли!
Употели и ушомкались, как черти, но работой своей остались довольны. Сели на лавочку отпышкаться, и стали через открытое окошко намекать моей супружнице, что, дескать, за такой-то трудовой подвиг не мешало бы ей банкетировать нас чем-нибудь из холодильника, а к тому ещё огурчиков малосольных да сальца шматок в придачу... Жена слегка поворчала для порядка, но на уговоры поддалась.
Как же хорошо, как славно сидеть на скамейке среди деревенской тишины, чокаться изредка гранёными стопарями, похрумкивать малосольным огурцом, аппетитно дымить дешевой сигареткой и вести при этом неспешный разговор с любезным соседом, таким же праздным дачником, как и сам ты. А уж тем для разго