Михаил ГУНДАРИН

НОВЫЕ
КАЛЕНДАРНЫЕ
ПЕСНИ

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

Изображу ль фонарики ночные,
На бледных скулах брызги ледяные
И заплутавший, пьяный в дым патруль?
Осенней ночью город умирает,
Из памяти озябшей ускользает,
Как из кармана олимпийский рубль.

Но это все не суть. Теперь важнее
Пройти насквозь бетонные аллеи,
Где бродит заплутавшийся трамвай,
Где, вялые, побрякивают фары,
Где спят тоталитарные кошмары,
Где дождь, как вождь, идет по головам –

Найти предел асфальтового круга,
Стального, словно сон. С каким испугом
Ты смотришь на юродствующий свет,
В котором виден плащик твой, и урны,
Поваленные набок, и котурны,
Отброшенные наспех им вослед.

Ты видишь, как легко моей ладони
Держать полмира; как на темном фоне
Белеет что-то страшное; как век
Кончается на этом самом месте,
Скользит по востроглазой, мокрой жести
И гаснет возле утомленных век...

В БОЛЬНИЦЕ

Я последний, кто помнит небо
Золотым. Но послушай, где бы
Раздобыть небес килограмм,
Чтоб с тобою, малышка-Муза,
Умотать – да не из Союза,
А подальше – ко всем чертям.

Просто, знаешь, старые раны.
В эту ночь из любого крана
Тянет известью и золой.
Теплой кровью полна мензурка...
Как ты смеешь, дешевый урка,
В эти игры играть со мной?!

Я еще не погиб, а может,
И вообще не погибну. Боже,
Как Твой промысел справедлив!
Наше войско осталось пешим,
Командир за трусость повешен –
Мне-то что, я покуда жив.

Отчего ж мне этого мало?
Отчего не язык, но жало
Я боюсь ощутить во рту?
Утешаюсь посильной лаской –
Золотою поддельной краской
Вкруг запястья веду черту.

Но отныне, по крайней мере
Мне известно, какие двери
Не запрет и этот замок,
Кто лежит в отдельной палате,
Кто забыл о погибшем брате
И на помощь придти не смог.

Кормчий Крови! Тускнеют звезды,
Так вели ледяные весла
В загустевший спустить раствор,
Чтоб с усилием выплывая
Из запретного, злого рая
Я увидел Тебя в упор!

* * *

Лизе

Бегущая строка моей любви
Над городом, над гаванью пустой!
Единственное имя назови,
Блесни своей подвижной наготой.

А мы меняем молодость на жизнь
По курсу двадцать восемь к одному,
И нам не интересны миражи,
Колеблющие праздничную тьму.

Там вместо звезд – раскрашенная твердь,
Там не луна, а дуло у виска.
Но зыблется, не может догореть,
Бежит неопалимая строка!

КИНО

Двадцать первое шоссе,
в зале гаснет свет.
Мы на белой полосе,
нас в помине нет.

Закрываются глаза,
ты не видишь, как
светит смерти бирюза
сквозь веселый мрак.