ДиН память

Геннадий ЛЫСЕНКО

* * *

На нынешний день
(и не вдруг,
не так, как подносят на блюде)
Былое отбилось от рук,
грядущее выбилось в люди.

Слоняюсь средь белого дня
(средь черного – было бы странным).
Мой катер ушел без меня,
мой город покрылся туманом.

И душу тревожат гудки
протяжные, словно разлука;
а руки и впрямь коротки,
а люди...
Все это – наука.

Все это – до белого дня,
до пытки –
ну, как, мол, живете?..
Мой катер ушел без меня.
Былое с грядущим в расчете.

* * *

Иглопад,
капель,
морока
с гардеробом
и с детьми
начинаются с Востока,
а не с Юга.
Ты пойми,
что у нас...
Да что тут спорить –
солнце красное встает.
Загустеет скоро проредь
ржавых веток.
Стает лед.
Все идет пока что гладко,
но туман уже теплей
и заложена взрывчатка
в почки влажных тополей.

* * *

Как сбываются первые листья!
Лес – в просветах.
(Наверное, так
в исправительных после амнистий
по баракам играет сквозняк.)
Я свободен, как перевоспитан,
я обрадован, будто бы мне
вид на жительство только что выдан,
но подписан в чужой стороне.
Там такие же ранние зори,
там и лес по составу таков,
что в прогалинах пенится море,
выходящее из берегов.

Георгий АДАМОВИЧ

* * *

Холодно. Низкие кручи
Полуокутал туман.
Тянутся белые тучи
Из-за безмолвных полян.

Тихо. Пустая телега
Изредка продребезжит.
Полное близкого снега,
Небо недвижно висит.

Господи, и умирая,
Через полвека едва ль
Этого мертвого края,
Этого мерзлого рая
Я позабуду печаль.

* * *

Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись... И то не всегда.

И только. Но брезжил над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет.

* * *

За слово, что помнил когда-то
И после навеки забыл,
За все, что в сгораньях заката
Искал ты и не находил.

И за безысходность мечтанья,
И холод, растущий в груди,
И медленное умиранье
Без всяких надежд впереди,

За белое имя спасенья,
За темное имя любви
прощаются все прегрешенья
И все преступленья твои.