Все выскочили на улицу, начали собирать на пожарных щитах огнетушители, кто-то захватил ведра, и быстро побежали в сторону бани, у которой полыхала крыша. Но... из десяти огнетушители сработал только один, остальные, выпустив несерьезную струйку, тут же иссякли. Хорошо, что речка была рядом. В итоге удалось спасти только стены бани, крыша сгорела. Конечно, мы ее починили, но это была уже совсем не та баня.

Анна САФОНОВА

ЕСТЬ СТИХИ, РОЖДЕННЫЕ НА НЕБЕ...

Свою новую книгу стихотворений “Зона” Тая Немова посвятила острову Сахалину и своим землякам. Книгу неожиданную, контрастную и проникновенную.
Автору, живущему в п.Смирных, удалось сделать то, что несомненно выделяет ее из всего литературного актива Сахалинской области. А именно – призвать на служение музе и перо, и кисть, весь свой поэтический и художнический опыт для создания правдивого, в чем-то документального, лирического повествования. Книга состоит из трех частей, каждая из которых представляет страницы развития Сахалина и его жителей со времен основания каторги до обретения полной (?) гражданской свободы.
История островного книгопечатания за последние несколько лет может рассказать о том, какой неподдельный интерес вызывает судьба острова у разного рода исследователей. Это связано со многими причинами, одна из которых – ужас и страх перед притчей во языцех всего просвещенного мира. Сюда ехали изучать меру и степень человеческого падения, ехали увидеть своими глазами героев-призраков нашумевших в стране и за ее пределами уголовных дел. И как следствие, появлялись книги – очерки, хроники, повествования, исследования, отчеты – на страницах которых развивалась трагедия России. Но удалось ли увидеть ее окончание и последствия Антону Чехову или Власу Дорошевичу, Чарльзу Генри Хоузу или Альфреду Кейзерлингу? Не стесняясь можно поставить на другую чашу весов книгу Таи Немовой, поскольку в ней отражена судьба тех, кто наследовал этот забытый Богом и людьми мир и живет в нем и поныне.
Каторга – Зона – Свобода. Такова печальная история островного края, но таков же и путь духовного становления его обитателей. Первая часть книги (“Каторга”) целиком посвящена процессу воссоздания духовного вырождения маленькой России на берегу Татарского пролива. Приметы времени легко укладываются в традиционные четверостишия, становясь экспонатами человеческого опустошения. Горечь, кровь и беззаконие – таковы движущие силы сахалинского бытия, но все это в лирическом изложении приобретает гипертрофированный оттенок. Это дает возможность не просто познакомиться с достоянием истории, фактами и документами, но как бы индивидуально пережить ощущения тех, кто, вероятно, числится среди наших предков, не таких далеких, как хотелось бы...

Мы себя все еще не спросили,
как нам ладить житье да бытье,
кто мы – пасынки нашей России
или кровные дети ее?

Все играем – то жмурки, то прятки,
все не можем друг друга понять.
Все полощет кровавые тряпки
в озерке наша Родина-мать...

Да, – признается лирический герой книги, который становится невольным летописцем злоключений своей земли, – “Были кровавые жатвы Нехристей, сдернувших крест. Прах душегуба и жертвы бродит туманом окрест”. И из этого-то тумана возникают те или иные персонифицированные образы, в существование которых веришь или полагаешь, что они непременно были именно такими. Один из них – Юра, человек-свеча, человек-огонь, который так и не смог ответить на вопросы: “Как выплыть из черной пучины? Как выжечь заразу тоски?” И посмотрите, какой же все-таки ответ он дает:

У него глаза
плавят платину,
другу он сказал:
– Все оплачено,

пришла долгожданная эра,
креня купола и кресты.
Теперь нам особая вера
к вершинам проложит мосты.

И что же? – “У меня был друг, вот и песня вся: пел про ад, и вдруг он повесился”.
А вот какое материнское напутствие получает лирическая героиня в самом начале книги:

Пора тебе быть – не казаться,
иди, ты готова уже,
но только не смей прикасаться
ни к черной, ни к мертвой душе.

Пусть знак золотой – одуванчик
тебя на пути сбережет,
но если заметишь незрячих,
в глаза не смотри – обожжет.

И как-то по-особому воспринимаются, казалось бы, общеизвестные вещи. Это когда начинаешь понимать, что их отголоски и отблески существуют и по сей день рядом, в ком-то, прошедшем мимо, случайно обернувшемся к тебе. И, конечно, Сахалин – не Сибирь, не Приморье, не Магадан, но что-то роднит эти “мертвые” точки Вселенной:

не за дар – за обман
у барышника взятка и ссуда,
все темнее туман,
все светлее предатель – Иуда,

правят бал стукачи,
раб не верует в силу свободы,
жертвы и палачи –
из одной каторжанской породы

на костях, на крови
возводили Антихриста эру.
За убийство любви
всем положена Высшая мера.

К этой “Высшей мере” мы еще вернемся, а впереди у нас еще одна историческая веха – Зона (часть