Анатолий КИРИЛИН

ПОСУХУ И ПО ВОДЕ

1.

Дед Анемподист не посчитался со своими земляками. Что земляки! – он посягнул на самые строгие вековечные правила: велел нести свою жену Екатерину Филаретовну обратной дорогой, с кладбища.
– Отцы ему нехороши наши, деды! – гневно неслось вдогонку.
Заодно бабки честили четырех добровольцев, за известную плату подхвативших домовину.
Анемподистов внук Гоша, двенадцатилетний подросток малокровного вида, задержался у могилы, присел на корточки перед вынутой землей, помял щепоть ее на ладони, понюхал зачем-то и бросил вниз. Бульк! – послышалось со дна, и звук этот, едва дошедший наверх, разом прекратил роптание на погосте. Диво немалое – первая ли тут гостья Екатерина Филаретовна? – никогда не подтапливало могилы – ни по весне, ни осенью глубокой. А нынче и совсем – картошку по огородам копают – сухая берется из земли, ровно мытая. Щадит погодушка... Может, вода – это знак какой? Непростая была женщина Екатерина Филаретовна.
– Суглинок, супесь, – забормотал в тишине Гоша и подался вслед за малочисленной процессией к дому.
– Пропадет, – пожалел кто-то. – Старого, вишь, в темя шарахнуло – и этот при ем совсем повредится.
В Бугрышихе считают, что Гоша малость не в себе. Худой, болезненный – одни глаза на остреньком личике да уши топорками. Ни с кем из ребятишек не водится, книжки читает – все больше учебники, свезенные сюда старшим братом за ненадобностью. Таких, как Гоша, обычно колотят сверстники, но его не трогали, оберегаемые своими бабками. Те якобы не раз слышали от покойной Екатерины Филаретовны, будто она запросто может напустить порчу. Боялись. А что парнишка с изъяном – оно понятно: мать привезла его из дальних краев, куда наладилась с мужем за большими деньгами. Известное дело, искатели счастья в строгости себя не держат; поговаривали, будто Гоша – суразенок, от какого-нибудь забубенного вроде ее самой. При живом-то муже! Эх, деньги, деньги!..
Один из четверых, вернувшись с дедова двора, обозвал Анемподиста скупердяем и сообщил, что тот собирается хоронить жену у себя в огороде. Он же предложил пожаловаться на деда председателю сельсовета, правившему службу в соседнем поселке с названием Вперед. Кое-кому предложение пришлось по душе: все знали, как не любят друг друга дед с председателем, – стало быть, скандала не миновать. Но вмешался сердитый голос откуда-то из-за спин:
– А ладно бы назначить по дворам-то ховать...
Все оглянулись и не увидели никого, кроме прикорнувшего у теплой от солнца оградки древнего деда Пали.
– Дедусь! – позвали. – Ты чего?
– А? – обнаружил он удивление затрепетавшими веками и сообщил, трудно разнимая привыкшие к покою губы: – Придет час и воля Божия...
Не он, выходило. Народ подозрительно заоглядывался и заспешил по домам. Иные продолжали ругать

строптивого старика, а кто и себя корил: давно на могилке не был, заросла.
Тем временем Анемподист с внуком копали могилу, подразумевая положить Екатерину Филаретовну головой к ветле, нечаянно выросшей из тына. В силе они теперь ровня – старый да малый, но подмога вышла от самой земли: пухом садилась она на лопаты и сходила так же легко. Гроб тоже дался на руки без особого труда: Екатерина Филаретовна не позволила себе и после смерти стать тяжелой.
– Иди, – отослал Анемподист внука, когда домовина мягко улеглась на дно...
Надолго задумался он, зарывать – руки не слушались. Мертвой плоти много повидал он – на войне, но тело жены никак не шло к тому разряду. Дома лежала – трогал лоб, руки, чувствовал холод, но не понимал смерти. Хотелось вынуть жену оттуда, взять за руки, встряхнуть легонько, как заспавшегося внучека...
– Зачем ты померла? – задавал он бесполезный вопрос. – Как мне теперь одному?
Анемподист посмотрел на остывающее солнце, перешел на другую сторону огорода, откуда видно деревенское кладбище, и низко поклонился, прося прощения у близкой и дальней родни, оставшейся там, внизу. Набрал он на себя вины!.. Дочь вот не вызвал, не нашел – ну, тут вины немного, а внук-то рядом, в области. Соседи настаивали, да он отмахнулся: при жизни не нужна была бабка, чего уж теперь...
Он протянул взгляд от кладбища до своего дома, утвердил себя еще раз в мысли: здесь высоко, сырость не достанет. Что бы ему ни говорили, не мог положить он Екатерину Филаретовну в воду. Первым делом, конечно, останавливала мысль о ней самой, но еще примешивалась другая мыслишка, и, как ни стыдился ее Анемподист, она существовала. Смертное покрывало – вот что вертелось в голове. Будто в Анемподиста со смертью жены перешла ее чрезмерная бережливость в отношении к старому добру из сундуков. Надо сказать, покрывало то особенное, ткала его и расшивала священными знаками бабка Екатерины Филаретовны, готовившая и свадебное, и последнее приданое на многие колена родни вперед. Жена Анемподиста не допускала мысли, чтобы ее укрыли, как большинство деревенских, упокоившихся при ней, магазинной простыней, за десятку разрисованной заезжим богомазом.
– Да уж, нагрешил! – еще раз вздохнул Анемподист и пошел засыпать свою Екатерину Филаретовну землей.
Гоша сидел в отдалении, одинокий, напуганный. Со смертью бабушки он уже как-то свыкся, теперь

Скачать полный текст в формате RTF