Николай САВОСТИН

РАССКАЗИКИ

ГОРОДСКИЕ СОБАКИ

Возле гостиницы-мотеля прижилось много бродячих собак. Из-за окраинных строений, из кустов приблизившегося к городу виноградника, а также с безобразно искореженного оползнями склона холма, где проложена трасса для авто-мотогонок, безмолвно собирались они на задворки мотеля, здесь аппетитные ароматы ресторанной кухни перебивало неистребимое зловоние помойки да щиплющий глаза наркозный дух хлорной извести, разбросанной белыми островками вокруг баков с откинутыми крышками. Румяные тетки в запачканных халатах по двое выносили алюминиевые бачки, с натугой поднимали их на край мусоросборки, порой стараясь помочь себе коленкой, при этом оголялась весомая часть ноги повыше. Замедленно переваливаясь, падали в бак осколки каши, вареной вермишели, картофельное пюре, застывшие и слежавшиеся в форме кастрюли или ведра, следом валились разломанные буханки-кпрпичики и нарезанные в виде лепестков ломти круглого хлеба, крошащиеся булочки с пряничной глазурью, селедочные хвосты и головы, большие кости и свиные ребрышки, объедки котлет, кусочки мяса, рагу или гуляша, подгнившие или наполовину общипанные виноградные грозди, залитые рыжим соусом; застрявший на краю бака сегмент торта хранил на себе следы укуса редких зубов, и в него был вдавлен окурок сигареты с алой каемкой от губной помады...
Однажды, проезжая задами к автомастерской, принадлежащей мотелю, чтобы договориться со знакомым слесарем насчет починки машины, я кинул взгляд на эту картину, и она в силу необычности мгновенно запечатлелась в сознании этим сюрреалистически-абсурдистским натюрмортом. Я с детства стороник пейзажной и натюрмортной живописи, и убежден, что это род искусства гораздо плодотворней, чем патетически или, наоборот, разоблачительно-актуальные полотна, содержанием которых можно запросто свести к одной строчке информации или язвительной реплики, в то время, как... Но не будем отвлекаться иначе рассуждения о живописной фактуре фруктов, дичи, окороков, полуочищенных лимонов с ленточкой кожуры, хрустальных бокалов с бархатно-багровыми и соломенно-золотистыми винами на полотнах старинных мастеров и наоборот аскетический набор предметов русской живописи первых послереволюционных лет, а также избыточно-изобильные столы разных “колхозных свадеб” картин конца тридцатых годов, – разговор об этом увел бы нас от собак, с которых я начал рассказывать. И все же изображение свалки, этого потока еды представляющей как бы инфернальное отражение рога изобилия или скатерти-самобранки, могло бы многое раскрыть и в состоянии общества и самом характере едоков, перебросило бы мостик, минуя эти ресторанные едальни с пахучим и дымным сумраком, простреливаемом алыми и зелеными лучами, минуя этот лязг и шум, загримированный под удалую мелодию, – туда, туда, на волю, к чистым истокам, в сады и на поля, где зрели плоды и хлебы, где они и остаются зачастую гнить не тронутыми.

Нет, я далек от злободневных пустяков, мне просто жаль живописных возможностей, не представимых иначе: как выразительно зазвучали бы эти чем-то близкие к неоново-рекламному свечению ало-клюквенные и фисташковые кремы, которыми выписаны вензеля на пирожных, полузатоптанных в нечистотах, как свежо переливалась бы муарово-орденская зелень капустного листа рядом с перламутровыми жабрами дунайской селедки. Только тут не годилась бы нежная акварель, скорей подошли бы новейшие краски и лаки, родственные эмалям и автомобильным покрытиям, красители, изготовленные на жидком стекле, применяемые в настенной живописи. Увидел бы этот уголок истинный художник-философ, мастер монументальной живописи, умеющий предельно обобщать формы и насыщать могучим содержанием работы, обращенные к истории и массам. Где ты, новый Сикейрос? Нету...
Когда я договорился со слесарем, очень симпатичным улыбчивым парнем, бывшим один сезон чемпионом каких-то автогонок, то без всякой связи с предыдущим разговором спросил, не знает ли он, куда идут эти объедки и отбросы. У людей моего поколения, с трудом выползших из-под могильных плит не одного голода, видно особо реагирует подсознание на такие картины. Куда? – удивился он. – На свалку, куда же. Слышал, давно как-то пытались передавать на свиноферму, да что-то помешало. Кому нужны лишние хлопоты? План и так выполняется, а тут гони машину, ищи грузчика, наши же люди не любят грязной работы. Когда я пошел с высшим образованием в слесари, на меня смотрели как на чудика.
Я слушал и думал, должно быть столько жратвы выбрасывается здесь после многолюдных свадеб, юбилеев, торжеств по случаю защиты компилятивной докторской диссертации или премьеры топорного фильма. Наверно, с точки зрения собак мотель и существовал-то для производства этого корма для них.
В последние год-полтора стремительно оскудело содержимое баков так как мотель оказался на грани закрытия, – проживание подорожало, туристы не едут. В результате нету и отходов кухни, собаки отощали и стали дохнуть от голода. Еще в первый раз, увидев их пирующими на задворках, я поразился, что они были все как бы сделаны на одну колодку, почти не отличимые друг от друга ни породой, ни даже полом. Здесь выработалось как бы усредненное животное, о котором конечно не скажешь – теленок или кот, все же признаки пса, но такого пса даже трудно назвать барбосом, бобиком или там шавкой, так как в этих словах больше характера, тут просто безликие собаки – одна поменьше, другая побольше, и все. Одна рыжей, другая смуглей. И теперь они покорно подыхали без лая и воя, просто лежали в ожидании объедков до тех пор, пока хватало сил дышать. Обычная Домашняя собака все-таки способна в определенных условиях вернуться к привычкам давних-давних предков и одичать. Это обусловлено тем, что кормление ее так или иначе зависело хоть от каких-то ее усилий, а у этих нескольких поколений беспросветного тунеядства, развращенных нахлебничеством полностью атрофировались способности и инстинкты к добыванию пищи. Вся жизнь их состояла из процесса поглощения, лежания в холодке, да сна.
Недавно по тем же задворкам я ездил к своему слесарю. Удрученный тем, что его не оказалось на месте, – он,оказывается, ушел преподавателем в ка