Нина ШАЛЫГИНА*

ДВА РАССКАЗА

ШУРА ЩЕРБАКОВА

(маленькая быль о большой войне)

Когда 22 июня 1941 года на Киев налетели немецкие железные ястребы, Шуре Щербаковой исполнилось ровно двадцать два года.
Она взглянула на ходики: четыре часа утра. Пробуждение было внезапным – на первом сне: Шура только что уснула – тяжело болел и капризничал Юрочка. Не спала парализованная шурина мама, от жары все возилась в своем углу четырнадцатилетняя сестренка Марийка. Одна Неллечка, как уснула с вечера, так и не просыпалась до самого страшного момента.
Душная украинская ночь с черным небом и громадными звездами внезапно переполнилась визгом мощных самолетов, заверчиваемых в пике и оглушительными взрывами тяжелых бомб.
Шура выбежала на крыльцо. Повсюду метались люди, лаяли собаки. Как в замедленном кино, оседал днепровский пешеходный мост, что соединял Предмостную слободку с Киевом.
– Куда бежать? Что делать? Кого позвать на помощь?
Она вспомнила, как под большим секретом ее муж Андрей – авиатехник второго ранга, сказал ей, что все же войны не избежать. Его самого вызвали на дежурство на аэродром еще два дня назад. Больше она его никогда не видела и никаких вестей от него не имела. Только в Киеве узнала: аэродром был атакован и уничтожен в первые часы войны. Вероятней всего там погиб ее любимый.
Но это было потом. А в ту июньскую ночь началось невообразимое. Люди, бестолково побросав на тележки что попало под руки, кинулись спасаться. Но куда?
Помотались со своим нехитрым скарбом, а потом вернулись в свои хаты, где совсем ошалевшие от бомбежки ждали их кошки и собаки.
Шура со своими домашними не двигалась никуда. У ее семьи не было лодки, да и куда побежишь с малыми детьми, да неподвижной матерью. Единственной задачей на ближайшее время стало добывание пропитания на всю семью.
На ее берегу, куда приходили крестьяне с соседних сел, можно было у них купить молоко и хлеб. Так что первое время все было терпимо. Удивляло одно: ночная жизнь слободки. По ночам скрипели повозки, ходили какие-то незнакомые хмурые люди И только перед рассветом все замирало, да кое-где слышался ленивый собачий лай.
Такая жизнь длилась недолго. Осень лишь слегка позолотила косы верб, наклонившихся над Днепром, как повсюду немцы вывесили грозный приказ всем жителям в недельный срок покинуть слободку. “Ахтунг! Обнаруженные после этого срока будут расстреляны на месте”.
Кинулась Шура к соседям, у кого были лодки, помочь ей перевезти на другой берег, если не вещи, то хотя бы ее с семьей. Но кто стал ее слушать? Просила

* Редакция “ДиН” поздравляет нашего постоянного автора, светлого человека Нину Александровну Шалыгину с юбилеем. Желаем здоровья и новых удач в творчестве!

сделать это незадаром. Но никто не помог. А ближние соседи за неделю перевезли даже зряшные вещи. Слободка опустела. Только завывали брошенные собаки, да спины выгибали так быстро одичавшие коты.
Шура осталась со своим горем одна на всем пространстве. По ночам ходили немецкие часовые и нет-нет пристреливали особенно злобных собак.
Она же затаилась, завесив окно в самой маленькой комнатке, куда перевела всех своих домашних. Гасик зажигала, только когда надо было перепеленать или покормить Юрочку. Входную дверь не запирала: пусть думают, что из этого дома тоже все уехали.
А сама мысленно готовилась к смерти. Смерть уже побывала у них: на пороге дома была застрелена сестра Марийка, которую Шура вынуждена была послать за водой. Вот уже несколько дней лежит горемычное тело у крыльца, а Шура не может ни похоронить сестренку, ни хотя бы втащить в дом. Ведь если убьют ее, что будет с детьми и парализованной мамочкой? По ночам собирала, не выходя из дома через окно, дождевые капли. Жажда мучила всех. Но Шура могла только смачивать домочадцам пересыхающие губы. Но самое страшное, что у нее почти пропало молоко.
Теперь она ждала не только смерти, но какого-то чуда. И оно пришло. Пришло через ужас, смертельный страх. Пришло не в виде ангела, но близко к этому. Слишком уж спаситель ее рисковал собственной жизнью ради совсем незнакомой ему русской семьи...
Луна в окно в ту памятную ночь светила так ярко, что уже не приходилось зажигать гасик, чтобы накормить Юрочку. Давно не лаяли собаки – их, очевидно всех перестреляли часовые, которые по ночам все еще выслеживали партизан, что по днепровским плавням пробирались в слободку, а затем в Киев. Это и стало причиной издания грозного приказа о сносе слободки.
При свете луны Шура четко увидела, как, чуть пригнувшись, высокий немецкий солдат заходил в их дом. Сердце оборвалось. Юрочка спал, а Неллечка почему-то проснулась и стала просить пить.
– Тише! Замолчи! – Шура зажала руками рот дочери. В коридоре четко печатали шаг подкованные сапоги немца. Он пока что был в кухне и в большой комнате. Потом резко отворил дверь в их убежище. Ужас проник во все поры тела и резко впился в мозг: “Все! Смерть! Надо взять детей на руки. Так им будет легче умирать. Впрочем, пусть Юрочка умрет во сне...”.
Резкий свет электрического фонаря ударил в расширенные от ужаса глаза Шуры. Дочь закричала. Шура крепко крепко зажмурилась в ожидании автоматной очереди. Вместо этого услышала: