ол агента американского империализма, созданный нашей партийной прессой, вполне мог спровоцировать эксцессы советских “патриотов” против опального ученого.
Когда Андрей Дмитриевич по вызову Горбачёва уехал в Москву и включился в активную политическую жизнь, как врач я сожалел об этом, понимая, что долго ему такой жизни не выдержать.
После смерти Сахарова резко возрос интерес к его здоровью, как это ни парадоксально, со стороны прессы. В Горький нагрянул “десант” газетчиков со всего Союза, надеясь получить от врачей признание в умышленном убийстве великого человека. Каждый, кто был причастен к здоровью академика, выступал тогда перед прессой и коллегами, восстанавливая хронику тех событий. Выступил и я. Помню, что, направляясь к трибуне, я решил в конце речи обязательно сказать о КГБ. Однако за время выступления я утратил эту решимость. Сейчас не помню: то ли забыл, то ли струсил, однако, уже возвращаясь на место, я испытывал стыд и разочарование в себе. Через минуту это чувство стало преобладающим и, окрепнув духом, я сделал заявление с места. Этот факт запечатлел кто-то из фотокорреспондентов, который на следующий день вручил мне эти снимки. Моё выступление закончилось небольшим происшествием, странным образом разрядив обстановку. Помню, что со стороны эстонской делегации раздались аплодисменты. Наши, как люди более серьёзные, сделали вид, что ничего не слышали. Только один молодой телеведущий Горьковской студии некстати воскликнул: “Это свидетельство очень важно. Таких свидетелей с каждым днем будет становиться всё меньше”. Он ещё что-то говорил, но зал уже неудержимо хохотал, стряхивая с себя всю официозность и показуху...
Сразу после собрания ко мне подошла заместитель главного врача и посоветовала отказаться от своих слов: “Скажи, что тебя неправильно поняли”. Как я и ожидал, мой демарш никого не заинтересовал, потому что Комитет тогда ещё был в силе, а о свободе прессы больше говорили, чем было на самом деле. Самое интересное во всей этой истории, что пока у нас всё продолжали конспирировать эту тему, все материалы о Горьковской жизни Сахарова были показаны по западногерманскому телевидению (включая видеосъемку больницы, врачей и т.п.), так что вопрос о роли КГБ уже не нуждался в разъяснении.

Александр ЁЛТЫШЕВ

КАПЕЛЬНИЦА

В палате гнусно пахло вечностью,
висок пульсировал с утра,
но, нежно вспыхнув белой свечкою,
ко мне явилась медсестра.

Так незаметно и по доброму,
улыбкой горести прикрыв,
бахчисарайское подобие
перевернула на штатив.

И сердобольно, и играючи
она склонилась надо мной
и слез фонтан непросыхающий
вонзила в вену мне иглой.

Спасение и наказание
я в одночасье испытал –
людские беды и страдания
сквозь сердце с кровью пропускал...

Потом лениво на поправку
пошел, миную ад и рай.
А капельницу на заправку
отправили в Бахчисарай.

г.Красноярск