Александр АСТРАХАНЦЕВ

ЛЕТНИЕ РАССКАЗЫ

ЖАРА

Ох и жаркое было тогда лето – просто с ума сойти, какая стояла жара: целыми днями ни ветерка, ни облачка; дождя не было, наверное, недели три.
Мы тогда спасались с тобой от жары на даче; жили лениво: так и помнятся от тех дней только жара и лень, лень и жара, и полное изнеможение от нее. Что-то делали, занимаясь дачными хлопотами, по утрам, пока свежо и прохладно и обильная роса, покрывающая густым бусом каждый зеленый лист, каждую травинку и висящая на концах их готовыми сорваться радужными каплями, приятно обливала босые ноги и одежду до пояса; шевелились, что-то делали и под вечер, когда немного спадал жар, а днем дремотно отдыхали, читали или расслабленно переговаривались каждый со своей лежанки, не в силах перебраться ближе друг к другу; а ночами, когда жара уступала не то чтобы прохладе, а какому-то состоянию легких дуновений воздуха, дающих передышку и отдых, я питался твоей сладкой человечиной.
Но иногда я не мог дождаться ночи и, нечаянно задев твое полуобнаженное тело (а, может, ты нарочно попадалась мне на пути?), начинал жадно твое тело ласкать и лапать – такое оно было сочное и налитое – затем молниеносно срывал с тебя жалкие купальные причиндалы или застиранное ситцевое платьишко, под которым ничего не было, или даже не успевал сорвать и их и хватал, хапал, и ел, ел, ел... Разморенная жарой, ты терпеливо переносила все это и только усмехалась лукаво и загадочно, томно выговаривая мне с видом невинной жертвы: “К-какой ты!” – и у тебя не хватало ни слов, ни духу сказать до конца, какой же я все-таки...
Но однажды среди этой жары что-то стало медленно меняться: ночь была до того душной, что даже утро не принесло свежести и облегчения, утренней росы не было, зато откуда-то налетели злющие оводы и слепни и безжалостно кидались на все открытые части тела, так что мы спрятались от духоты, слепней и оводов в доме, открыв окна, и только по очереди ходили под душ, но вода в нашей самодельной душевой с бочкой наверху только что не кипела и облегчения не приносила.
К обеду пустое небо стало заполняться кучевыми облаками; они быстро росли вверх пухлыми белоснежными столбами, простреливая небесную синь насквозь, до самого ледяного космоса. Потом вся эта рыхлая облачная масса уплотнилась настолько, что закрыла собою солнце и превратилась в сплошную свинцовую тучу, которая заблистала тут и там молниями и заворчала угрюмыми рокотами.
Проходил час за часом, туча рычала и рычала, и крутилась на месте, гоняя по дачным садам то душные, то прохладные ветерки; мы все ждали дождя – даже не дождя, а хорошего, бурного ливня – а его все не было и не было. Вот-вот, кажется, начнется – уже барабанили по крыше, по стеклам, по листве тяжелые капли, словно зарядом дроби выстреливало по ним, но – нет, снова все стихало, и это гнетущее, томительное, не дающее никакой разрядки ожидание приноси

ло только досаду и раздражение. Не читалось, не хотелось ничего делать – все валилось из рук.
Я ведь, когда ехали сюда, собирался работать за письменным столом в закутке, и на столе лежала работа, которую я планировал не то что бы закончить, но хотя бы значительно продвинуть, на которую возлагал определенные надежды. Но проклятая жара разрушила этот план до основания, и теперь вот, по прошествии трех недель, именно в те часы, когда над нами висела эта чертова туча, на меня вдруг навалилась страшная досада на жару, а больше – на себя самого, на свое слабоволие и слюнтяйство, на то, что так бездарно поддаюсь обстоятельствам и настроению, что рассиропился и растаял под твоими уговорами плюнуть на всякую работу и отдохнуть по-настоящему и что никак не могу взять себя в руки; досадовал, конечно, и на свой взыгравший ни с того ни с сего, от безделья и пустоты в голове сексуальный раж: господи, думал я, да когда же эти мои железы дадут мне, наконец, покой и возможность жить всерьез, без унизительной зависимости от таких пустяков! Досадовал, честно говоря, и на тебя, на то, что раздражала меня своей властью надо мной, из плена которой не мог выкарабкаться. Хорошо хоть, в городе я с утра до вечера на работе – что было бы, если б я и там еще сидел целыми днями дома? Превратился бы, наверное, в жалкого мозгляка, в тупое животное, совершенно бесполезное, кроме единственной надобности, вроде быка-производителя или пчелиного трутня...
Интересно, что и ты тоже рассиропилась рядом со мной, тоже пустилась во все тяжкие; совсем тебе не стало дела до моих мыслей, занятий, успехов – принялась обнажаться, кокетничать, беспардонно вертела передо мной бедрами – меня же и топила, вместо того чтоб протянуть руку поддержки-то, выкарабкаться вместе из этого болота инстинктов.
Результатом этих убогих медитаций стало то, что я сказал себе в тот день: “Хватит!” – и решил сейчас же, не откладывая, собраться с силами, встать и идти за стол, чего бы это ни стоило... Однако сосредоточиться на этом ты же и мешала, тут же передо мной мельтеша – тебе понадобилось вдруг выбить всех мух в комнате, налетевших с улицы: ходила и хлопала по стенам и стеклам сложенной газетой. Я старался не реагировать, но не реагировать не получалось – слишком ты много создавала шума, хлопанья, возгласов. Наконец, помню, я сказал тебе, что уже устал от этой мушиной войны, и ты было притихла. Зато теперь занялась тем, что легла животом на подоконник и стала тянуться вниз на улицу, пытаясь достать какие-то цветы, и звала меня взглянуть, какие они выросли там сами собой, несеяными.
– Отстань, – сухо сказал я. – Я занят!

Скачать полный текст в формате RTF