Николай БЕРЕЗОВСКИЙ

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

В новогоднюю ночь исполняется любое заветное желание. Надо только очень захотеть, чтобы оно исполнилось, и загадать желание не в канун Нового года, а хотя бы дня за два до его наступления. Серёгин знал об этом народном поверье от бабушки чуть ли не с пелёнок. Но мальцом его заветные желания не простирались дальше пакета со сладостями и фруктами под наряженной в доме ёлкой, которые там непременно и обнаруживались, да ещё в придачу с игрушками, о которых и не мечталось.
– Это Дед Мороз от особой к тебе любви расстарался, Слава, – говорила, едва заметно улыбаясь, бабушка. А потом плакала за праздничным столом: – Да кто ж ещё, кроме Деда Мороза, о сироте позаботится?!.
Серёгин ещё и под стол пешком не ходил, как осиротел. Его родители погибли в автомобильной катастрофе, и бабушка – мама его мамы – заменила ему отца и мать. А бабушки по отцу у Серёгина не было – его отец, которого он, как и маму, знал лишь по фотографиям, вырос в детском доме. Как он там оказался, бабушка не ведала, но рассказывала, что до детского дома его будущий отец беспризорничал, а в детском доме он сделался человеком, почему она и любила Серёгина-старшего не меньше собственной дочери – как родного сына. “Как и тебя теперь люблю, Слава”, – добавляла ещё бабушка, снова начиная плакать.
Бабушка плакала часто, а когда Серёгин стал учиться в школе – почти каждый день. Над его дневником с плохими оценками почти по всем предметам. Не давались почему-то школьные науки Серёгину, и школьником он задолго до наступления очередного Новогодья прямо-таки молил Деда Мороза, чтобы оценки в его дневнике превратились в хорошие. Увы, и эти просьбы оказывались напрасными. И после восьмого класса, получив вместо свидетельства об окончании неполной средней школы только справку, Серёгин поступил в профессионально-техническое училище приобретать профессию столяра-плотника. Бабушка сначала только плакала – мол, теперь он навсегда останется неучем, но позже жила в радости – у внука оказались золотые руки, и мастера училища сулили ему прекрасное рабочее будущее.
Будущее, став настоящим, и вправду оказалось прекрасным. После выпуска из училища Серёгина распределили в самый передовой строительно-монтажный трест города, а вскоре он возглавил в нём лучшую комсомольско-молодёжную бригаду столяров-плотников. Ещё через год переехал с бабушкой из полувросшей в землю их избушки в выделенную ему как передовику двухкомнатную благоустроенную квартиру. А ведь и не загадывал он квартиру ни в какие предновогодние дни. И в армию Серёгина не забрали, хотя в те годы служить в армии не считалось зазорным, – из-за бабушки, опекать которую без внука было бы некому. “Я дождалась бы тебя со службы – не совсем ведь древняя старуха!” – немного обидевшись, поплакала бабушка, но слёзы её были счастливыми. И уж совсем с нескрываемым счастьем плакала она, когда уже двадцатипятилетний Серёгин женился по любви на выпускнице педагогического института, которую,

как и его бабушку, звали Ольгой. У них и отчества совпадали – обе были Ивановны.
– Я теперь вовсе не помру, пока правнуков не дождусь и их не вынянчу!– плакала на свадьбе бабушка. А Серёгин тогда впервые за неё испугался – бабушка, вдруг дошло до него, тоже смертна, как и все люди. Но тотчас постарался забыть о неминуемом, обняв и бабушку, и молодую жену. А поскольку свадьбу играли под Новый год, загадал желание, чтобы бабушка прожила хотя бы сто лет, – тогда ей было семьдесят пять. Но уже летом бабушка перестала вставать с кровати – отнялись ноги. С девичества до пенсии она проработала ткачихой, набегалась и настоялась за станками, вот, видно, и аукнулось это бегание-стояние сначала на ногах. Потом отнялись и руки – у ткачих и руки всегда в работе. Но бабушка, маясь болезнью, не плакала, а улыбалась: “Всё равно правнуков дождусь. Хоть самого первого...” А за месяц до Нового года лишилась и дара речи – её полностью парализовало. Жили только глаза – пронзительно-синие, как и в молодости. Тогда-то Серёгин в последний раз затаил заветное новогоднее желание – чтобы бабушка выздоровела. В последний – потому что желание его не исполнилось. Бабушка умерла в ночь с 31 декабря на 1 января. И с её уходом жизнь Серёгина покатилась под откос...

* * *
Впервые Серёгин оказался на скамье подсудимых через полгода после похорон бабушки – избил рабочего своей бригады, укравшего и кому-то продавшего столярные заготовки. Прежде он и пальцем никого не трогал, а тут, видно, ум за разум зашёл – так горевал об ушедшей от него навсегда бабушке. От срока его не спасли ни блистательные характеристики, ни ходатайства коллектива треста о снисхождении, ни общественные защитники – Серёгина лишили свободы на два года. Освободился он, правда, условно-досрочно – и года не минуло, и жена Ольга встретила по-прежнему – с любовью. Но в душе Серёгина после колонии что-то надломилось, а может, и треснуло, как трескается чайная чашка, в которую плеснули кипяток, и, заглушая боль в надломленной или треснувшей душе, он стал потихоньку, но регулярно попивать. Не чай, понятно. Сказалась ещё и обида, что в тресте его не восстановили в должности бригадира, а поставили рядовым плотником, хотя его руки по-прежнему оставались золотыми. Грызла и тоска по бабушке. “Не желание нужно было загадывать, а везти бабушку в Москву к лучшим врачам!” – плакал теперь, напившись, Серёгин.
– Не кори ты так себя, Слава! – плакала вместе с ним жена. – Нет твоей вины в смерти бабушки...
Серёгин поднимал на неё тяжёлый взгляд:

Скачать полный текст в формате RTF