Татьяна ДОЛГОПОЛОВА

МАУГЛИ

1.

Деревенька вольготно развалилась на двух холмах. Призывно блеснула церковка, и я забыла, куда и откуда еду. Электричка притормозила, открыла двери, тут же закрыла их и умчалась. Кто не успел, тот опоздал. Я успела. Еще повезло мужичонке с мешком – он тоже успел выпрыгнуть из первого вагона. И так, выдерживая дистанцию нескольких вагонов, мы поплелись по высокой траве к деревне, которая виднелась будто вдалеке, да вдруг оказалась перед самыми глазами. Пожалуй, не я подошла к ней, а она ко мне.
Приглянулся домик в полтора этажа. Балкончик, ласточкино гнездо под крышей, маки в палисаднике. У штакетника энергичная тетка громогласно пыталась пропихнуть в ворота козу. Коза не давалась. Сказка. Сказка легко становилась былью: победив козу, хозяйка охотно сдала мне комнату с балконом всего за пятерку, не спросив документы, не ставя никаких условий, лишь приказав именовать ее тетей Маней.
Во дворе я опасливо огляделась: собака спит, но коза бы не подкралась.
– Не бойся, Тузик на цепи.
Тузик и не посмотрел в мою сторону: свобода его была ограничена, а значит, и энтузиазм тоже.
– Долго пробудешь?
– Дня три. Электрички здесь часто ходят?
– Бегают одна за другой.
Мы проскрипели по лестнице в верхнюю комнату, маленькую, с низким потолком. Торжественная чистота с крахмальными занавесками, железная кровать, старый стол. И – как гость из другого мира – длинная модерновая тумбочка с ручками в виде перламутровых раковин. Икона на стене, лампа на столе. Все на местах. Живи не хочу. К изголовью кровати привязан пучок сухой травы.
– Что это?
Тетя Маня взглянула с недоумением:
– Зверобой. Как же?
Я понимающе кивнула: конечно, как без зверобоя? Обычное дело...
– На балконе курить можно??
– Хоть в комнате можно, – тетя Маня взяла у меня три денежных бумажки и сунула их в рукав, как фокусник, – мой дед курил, царствие ему небесное, – она перекрестилась на икону, – ты в городе-то чем занимаешься?
– Я... так... пишу.
– А?
– Пишу я. Книжки пишу.
Я показала ей свою книжку. Вместо паспорта.
Через полчаса вся деревня знала: у тети Мани живет писательница. Как Пушкин. Дети приходили смотреть. Не похожа. Через час интерес поутих, через два исчез вовсе. Но на лице моей хозяйки застыло таинственное выражение прикоснувшегося к экзотике.
– Баню к вечеру затоплю, пойдешь??
– С радостью.
В бане тетя Маня оглядела меня деловито и недовольно, постановила:
– Задохлик.
В городе на то же самое смотрели с удовольствием и говорили:
– Голливуд.

Граница меж городом и деревней была очевидной и нестираемой.
После бани и молока тетя Маня усадила играть в карты. Резалась она лихо, плюя на пальцы, вытирая руки о цветастый передник, говоря: “седьмёрка”, “два валета и вот это”, видно было, что исскучалась по любимому делу. Я играла совсем плохо, карты не запоминала, ходы не просчитывала, масти путала и поднялась к себе наверх абсолютно круглой дурой, счастливой оттого, что хозяйка моя так рано ложится спать.

2.

Округа угомонилась как-то в один миг. Я боялась неосторожно стукнуть балконной дверью: тишина висела такая, что слышно было возню ласточки в гнезде.
Утро пришло раньше, чем сон. Собственно ночи и не было. Безукоризненно круглое, пунцовое, но возможное для глаз солнце помедлило над горизонтом, нырнуло за него, но там ему не понравилось, и оно вынырнуло, чуть ли не сразу и чуть ли не в том же месте. Но и этого краткого отсутствия было достаточно для белой ночи: она состоялась.
Отчаянно скрипя хандрозом престарелой лестницы, я спустилась вниз, впрочем, без риска разбудить хозяйку: если бы лестница рухнула подо мной, тети Манин храп легко заглушил бы грохот.
Озеро лежало меж камней фольгой, чуть смятой легкой рябью. Короткая ночь не успела принести свежести, воздух, душный и плотный даже у воды, с большой неохотой лез в легкие. На голую мокрую спину с жадностью бросились комары, вынудили надеть рубашку. Камни когда-то успели остыть, а может, и не нагревались никогда, камни – существа хладнокровные. Пришлось, садясь, подложить под себя ладони. Стало совсем светло, легко читались оплывшие следы чьих-то ног и велосипедных шин на песке. Хорошо бы отломить ручки от тети Маниной тумбочки и разбросать их по берегу. Уже проснулась какая-то птица и неприлично громко для такой рани что-то выкрикивала. Пахло сырой рыбой и йодом. Вспомнилась “асфальтовая болезнь” детства: извечные ссадины на коленях и локтях, озабоченная мама с вертикальной черточкой меж бровей: “Горе мое, и что тебя земля не держит?” И ватный тампон в одной ее руке. И пузырек йода – в другой. И этот запах, окрашенный в желто-коричневый цвет. И страх перед наполненной ванной: “Щи-иплет!” И, вобравший в себя всю храбрость заячьего детского сердца, согласный с законом Архимеда, всплеск воды в ванне... Всплеск. Уже наяву, вышагнувший из памяти, всплеск сморщил тишину, и еще один – уже ближе, и еще – совсем рядом: из-за камней показалась голова плывущего человека. Человек при

Скачать полный текст в формате RTF