Алексей ВУЛЬФОВ

МОСКВА–ГОРКИНО

Этой весной ездил в командировку в Ермолино с осмотром базы запаса локомотивов – старых заколоченных паровозов. Нужно было отобрать один для музея.
Поезд на Иваново-Кинешму уходит из Москвы вечером, после десяти. Купейный вагон полупустой, тёмный, с приглушенными голосами пассажиров. Моё купе в середине вагона. Пополам разделено оно косою тенью перронной колонны. Сперва я был один в купе – прикрыл дверь, затаился в мареве шепотков и говорков вагона. И только ближе к самому отправлению объявился попутчик: крепкий лысоватый дед, невысокий кряж, степенный такой. Без крупных вещей, с одним пакетом, в котором лежала какая-то нетяжелая коробка.
Провожала моего попутчика весёлая молодая пара, по облику москвичи и, видимо, вполне преуспевающие – броско-ухоженные, энергичные, румяные, в одинаково блестевшей и скрипевшей кожаной одежде. Он и она непринуждённо, с явной симпатией чмокнули его в щёку, радостно прочирикали “Ну, пока, пап” и скорее подались на улицу – потому что проводница уже прошла по коридору и певуче возгласила провожающим, чтобы покидали вагон.
Молодые выбежали на перрон, разыскали наше окошко, подошли вплотную. Дед ласково постукал кривым пальцем по стеклу, проговорил жестким голосом: “Идите, идите домой, идите”. Они не уходили и, пока поезд ещё стоял, оба беспрестанно набирали номер на ручных телефонах и что-то говорили в них. Наконец вагон поплыл.
Дед помахал им одной ладошкой. Они недолго прошли рядом, сильно махая, но скоро отстали – потому что поезд разгонялся энергично, с ворчаньем буферов и пружин, торопливо выбираясь по выходным стрелкам станции в очередную свою ночь.
Помчались. За окном глухая, но сулящая доброе что-то чернота раннего апреля. Немного потеплевшие огни, небо чернилами отливает, пятна чуть различимых звёзд на нём лежат. Уже совсем мало снега, и всюду под фонарями вода сурово блестит.
Напротив меня старик с плоским лицом, острыми скулами. Строга его гладкая лысина, быстры и молоды маленькие глаза в глубоких впадинах, почти без ресниц. Одет ладно, по-городскому, и от этого кажется ещё более важным. Купец такой, торговец сундуками с Кинешмы, но переселившийся через век.
– Вы до Кинешмы? – спрашиваю.
– Ага.
– А я до Горкино. Если раньше проснетесь – толканите, пожалуйста.
– А я не усну вообще. Никогда не сплю в поездах.
– Отчего же?
– Не могу. Не могу, и всё. Недавно пришлось ехать двое суток к брату до Краснодара – хоть бы глазок сомкнул. Вот тревожит всё что-то. Не даёт.
Разговорились. Словоохотливый дед и говорит – поёт. Видно, любит потолковать. На “о” маленько говорит, с ласковым ивановским распевом.
Софрино не проехали, а уже я знал про его жизнь чуть ли не всё.

– Сын-то у меня! Развернулся. Закончил энергетический институт здесь, в Москве, теперь взяли его в коммерцию. Сколько ни спрашиваю его – всё-таки ты мне скажи, какая у тебя зарплата? – бать, ну какая тебе разница? – один ответ. Жена его, Люда – вот с ним сейчас была – раз мне проболталась: двадцать пять тысяч, говорит, получает. В месяц! А машина-то какая у него – не машина, а ладья Стеньки Разина. Квартиру свою отделал – ба-тюш-ки-и-и! – и чего в ней нет-то! Пол я им собственными руками перестилал, всю столярку приезжал, делал. Вот по комнатам у него ходишь – на каждом углу висит телефон. На каждом. С любого места можешь говорить. Ванная какая-то вся... из перламутра, бассейн настоящий. Глубина – утонешь! А уж какой аппаратуры, каких этих всех видиков, какой мебели не наставлено... Я к нему приезжаю – похожу-похожу, погляжу-погляжу на все эти излишества, да нет-нет не выдержу и опять спрошу: так сколько же ты всё-таки получаешь?.. А он своё: да какая тебе, батя, разница? Вот купили они мне радиотелефон в подарок, везу в деревню. Буду в огороде торчать кверху жопой и бабке звонить: бабка, неси кваску, сопрел! (смеется).
– А вы в деревне живёте?
– Да, под Кинешмой.
– Это как на Наволоки или в сторону Пешково?
– Вот как раз к Пешково (радостно). А вы знаете?
– Да, бывал не раз в этих краях. Как нынче рыбалка на Волге?
– Вообще-то не в курсе я особо... Так-то, конечно, ловят, и больших таскают.
– Я по своей Костроме знаю, что этим летом мужики леща ловили хорошего.
– Дак а вы с Костромы?
– Как вам сказать... отчасти.
– Так мы с вами, выходит, земляки? Я-то с Костромы.
– А откуда?
– С Палкино. Там деревня моя и есть неподалеку. В Антроповском районе. Я и в самой Костроме жил недолго после армии. У родного брата, когда он ещё оттуда не переехал в Краснодар. Родился-то я ведь там, в Костромской области, не в Кинешме.
– А когда переехали?
– В сорок седьмом году мать увезла нас с братом оттуда в другую деревню, под Кинешму, где я и сейчас живу. Это её тетки дом. Там работа у неё была полегче – телятницей, всё же не в поле. В ноги председателю бухнулась, и отпустили её как вдову фронтовика (паспортов ведь не было у колхозников – сколько уговаривала-то ещё, выла в правлении; крепостное право было натуральное). Нас забрала и переехала к тетке. Нас ос

Скачать полный текст в формате RTF