Юлия СТАРЦЕВА

КИПАРИСОВЫЕ
ЧЕТКИ

“Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!” – с коротенькой молитвой – призыванием имени Господня скользит по нитке деревянное зернышко, одно из ста пятидесяти. Кипарисовые четки – гладенько обточенные монастырскими умельцами, темно-коричневые, с особенным блеском – отполированные пальцами; пахнут они смолистым деревом и чуть-чуть ладаном. Благословил их батюшка Василий – пожаловалась ему на мерзость дорожных впечатлений, в пост особенно непереносимых, духовный отец на миг задумался и осенил крестом новенькие четки.
Так и лаврские мои дни – нижутся бусина за бусиной, осененные молитвой.

Зыбкость имперских декораций странного города, лгущего во всякое время, – сбылось над ним пророчество: “Петерсбурху быть пусту!” Суетливые толпы развоплощены более, чем тени великих... Декабрьским вечером иду по Васильевскому острову – мутным золотым пятном светится в ветренных сумерках Исаакий – неподвижный ориентир.
У меня есть смутное предчувствие относительно роли Санкт-Петербурга в последние дни: город Нави (Н а в ь, “тот свет”, – какое созвучие с Невой) в час, когда все реальное подвергнется распаду, проступит на “свивающемся, как свиток” фоне как несомненная твердыня “того света”. Коли Петербург мистичен и ирреален сейчас, сравнительно с плоско-материальными местами России, то “навыверт” он явится прибежищем для последних христиан, градом-ковчегом, новым Китежем...
А вот полуразрушенную Екатерининскую церковь венчает ангел, в лесах (прихотливая ритмика строчек Блока: “Ангел, гневно брови изламывающий, || Два меча – два луча скрестил в вышине...”), а на колокольне золотеньким пятнышком – недавно водруженный крест. Помолилась этому пятнышку. Ни в одном городе распятой России нет такого обилия ангелов – и это намек на “незримый мир духов”, на полу-светность града Петрова...

...Здесь всё – на грани яви и сна; но вот в конце Невского проспекта – точка покоя, незыблемой реальности. Александро-Невская лавра.
(На Васильевском острове тоже есть тихое прибежище покоя: часовня Блаженной Ксении Петербуржской на Смоленском кладбище.)
Место возлюбленное! В лавре почивают два великих пророка, два мученика правды: Федор Достоевский и владыка Иоанн (Снычев).

...Сырой, гулкий благовест с колокольни Троицкого собора. О, эти сумерки шестого часа! Раздраженные колокольным зовом ко всенощной, вороны, унизывающие ветви старых деревьев над незаконным красноармейским кладбищем, кружат над большевицкими могилами и поднимают не грай, а стон и клекот, будто воют души комиссаров. Родного “кар-р” не дож-

дешься. Эти вороны – немецкие, прилетают сюда зимовать; в лавру приходили по своим птичьим делам орнитологи, интересовались ими. Появляются они в октябре, весной исчезают.
К трем благословенным кладбищам лавры: Никольскому, Лазаревскому и Тихвинскому, – большевики добавили свое – прямо перед входом в собор. Растет тут гигантская крапива и кривая, больная сирень из комиссаров Трилиссеров да революционного финна Эйно Абрамовича Яхьи, который, переводя Ленина по льду Финского залива, не догадался повторить сусанинский подвиг и довести вождя мирового пролетариата до первой полыньи... Стоят два пугала на могилах – солдат со штыком да курчавый комиссар с маузером, каменными бельмами ненавидяще пялятся на собор, на богомольцев. Есть тут и пышные надгробия, из полированного мрамора, искусной работы, с лепными венками, погасшими факелами и урнами, – они украдены с могил позапрошлого века. Русские православные кладбища безбожная власть закатывала в асфальт, устраивая на костях стадионы и автотрассы... Чтобы уберечь кладбищенские скульптуры от государственного разорения, а могилы – от сноса, в советские времена благочестивые люди писали краской на стенах склепов: “Могила посещается” – и дату. Я другой такой страны не знаю, где даже после смерти человеку не дают покоя и крадут последнее – могилу. Да ведь и ради пафосного погребения питерских “пламенных демократов” на Никольском кладбище лавры были снесены четыре могилы XIX века, – по сути дела, их новорусские гробницы явились продолжением так называемой “коммунистической площадки” перед Троицким собором .

...“С утра я скорбен, а к вечеру уныл”, – так шутил последний Оптинский старец о.Нектарий. Нередко приходит ко мне угрюмый помысл, что Страшный Суд уже состоялся над миром (Ленин и был истинным антихристом, разве нет?), а мы – люди века сего – давно оставлены Богом из-за нашей ничтожности, бездушия: “живите себе, как знаете”, выбирайте своих самозванцев в президенты и патриархи, суетитесь, загаживайте землю, плодите уродцев... Но это нашептывает бес уныния.
Не отнят Покров Божий над бедными селеньями, и не погибнем до конца, – за нас молятся святые Царственные мученики и сонм новомучеников и исповедников Российских. Они взяты в золото и киноварь иконы, а значит, не канула глухо ни одна капля мученической крови, и каждой слезе ведется строгий счет у Бога.

Скачать полный текст в формате RTF