Анастасия АСТАФЬЕВА

БЕГЛЕЦ

Пашка Груздев в очередной раз сбежал из тюрьмы. Второй день весь поселок был взбудоражен этим известием. К родственникам Пашки приезжал участковый, заученно расспрашивал о нем, затем обошел дворы и, осмотрев все подозрительные места, уехал обратно в райцентр.
Вечером в клубе ребята только и обсуждали эту тему.
– Третий раз уже сбегает, – говорил Алешка, сын председательши, сидя на перилах клубного крылечка. – Его за кражу посадили, Пашка почти весь срок отсидел, месяца два каких-то осталось, а он взял и сбежал. Дня три по лесу помотался и сдался милиции, ему срок добавили. Через полгода снова сбежал, та же история. Теперь, интересно, сколько промотается?
– Что же там за тюрьма такая, если из нее без конца сбегать можно?! – возмутилась я.
– А, Шарашкина контора, – отмахнулся Вовка, сын доярки-алкоголички. – Лет пять назад оттуда сразу четырнадцать человек сигануло. Двоих до сих пор найти не могут, где-то в лесах скрываются.
– Врешь! – воскликнула Таня-почтальонка. – Чтоб четырнадцать человек сбежало, это же скандал целый! И пять лет скрываться в лесу никому не под силу, с голоду перемрут.
– Честное слово, – настаивал Вовка, – папка с мужиками говорил, я слышал.
– Твой папка за бутылкой и не такого наплетет!
– Да пошла ты! – обиделся парень. – Спроси у него, если не веришь!
– Берегись, Танька, – подмигнул почтальонке Сашка по кличке “Райкин” – сын продавщицы Раи. – Одна в лес ходишь, не боишься, хватанут тебя беглецы за фигуристую заднюю часть, все грибы растрясешь!
В подтверждение своих слов Сашка сам шлепнул девушку по заду.
– Дурак! – хлестнула она его по руке веточкой, которой отмахивалась от комаров.
– Чего еще Пашке делать, – вернул Алешка разговор в прежнее русло. – Он, в общей сложности, полжизни просидел, работать не умеет, в зоне человек свой, а здесь пропадет.
– Может, он специально и сбегает, чтобы вообще на свободу не выходить? – предположила я.
– Конечно. На зоне его хоть кормят, на воле теперь работы не найдешь. А матери на шею зачем он.
Все замолчали. Ребята дымили папиросками, маленькие девчонки гоняли на велосипедах вокруг клуба, поглядывая на взрослых ребят и глупо хихикая. Девушки постарше обсуждали новый привоз вещей в магазин.
– Пашка хоть не нападет? – продолжала я выпытывать.
Ребята засмеялись.
– Обязательно нападет, на куски разрежет, в мешок сложит и домой подбросит, – хохмил Сашка Райкин.
– Тебе все шуточки, а мне два километра одной в темноте топать.
– Ничего он не сделает, хлеба только попросит, да, может, телогрейку для тепла.
– А помните, пацаны, – весело хихикнул Вовка, – как в прошлый побег он бабку Симу напугал, ха-ха, спрятался на сеновале, а бабка ночью на двор захотела, и ему тоже как раз приспичило. Сима как в теми му

жика-то разглядела, так от страха, ха-ха, в штаны напрудила.
Вовка заливался, и все ребята подхватили его веселье.
Откуда-то издалека стал приближаться гул мотоцикла, он становился все громче и громче, а через несколько минут к крыльцу на большой скорости подрулил Ромка Соловьев. Он так резко затормозил, что заднее колесо мотоцикла повело в сторону. Ромка быстро сдернул с головы шлем и выпалил:
– Пашка Груздев с братом Колькой в Суршине Ваньку Черного избили и поросенка у него зарезали! Пока менты из города ехали, их и след простыл!
Все ребята притихли.
– Вот тебе и тихоня, – проговорил кто-то.
– Пьяные что ли были? – спросил Алешка.
– Ясно, что не трезвые.
Маленькие девчонки, услышав криминальную новость, испуганно зашушукались и, тревожно побрякивая велосипедами, в мгновенье ока разъехались по домам.
– Чего на крыльце торчать, комаров кормить, – сказал Сашка Райкин, – по телеку фильм интересный, пойду, посмотрю лучше.
И Сашка сбежал с крыльца.
– А и правда, – подхватил Алешка, спрыгнув с перил. – Я тоже пойду. Комары чертовы зажрали, – шлепнул он себя по щеке.
Потихонечку все засобирались к своим телевизорам.
– А меня кто же домой проводит? – расстроено спросила я.
– Дойдешь. Вон какая здоровая, – усмехнулся Ромка. – Пашка Груздев сам тебя напугается.
С этими словами он, обдав меня вонючим облаком от мотоцикла, умчался в свою деревню.
Я осталась на крыльце одна. Давно уже село солнце, и темнота густой пеленой медленно наступала на поселок. Я невольно поежилась и почувствовала, как мятный холодок страха пополз по спине.
Поселок будто вымер: не сидели перед сном старики на лавочках и завалинках, кое-где в окнах домов светились экраны телевизоров. Далеко-далеко перелаивались собаки, а одинокий фонарь посреди улицы подозрительно помигивал лампочкой.
Я почти бегом, заплетаясь от скорости ногами, спешила к своей деревне. До нее было не больше двух километров, но полтора из них составляла глухая лесная дорожка. Днем по ней ходили за хлебом старухи из нашей деревни, она была просторная и светлая, но сейчас она казалась мне бездонной дырой среди замерших деревьев.
Фонарь за спиной мигнул еще пару раз и... потух. Я чуть не заплакала от досады и стала ворчливо ругать