Дмитрий КОНЬКОВ

МИЗАНТРОП

Макар не любил людей. Можно даже прямо сказать: он их ненавидел. Нет, не подумайте, что это была та заурядная ненависть, которую испытывает временами каждый из нас, придя вечером с работы домой. Мол, да провались это такое-разэдакое общество в тартарары, хочу на необитаемый остров. Нет, ненависть Макара была значительно глубже, обширнее, так сказать.
Мы, прибывая в соответствующем расположении духа, злобствуем и сквозь зубы материм все человечество в целом и некоторых его представителей, доставших по самое не хочу, в частности. Макар же пылал жаркой и неугасимой ненавистью по отношению к каждому из шести пресловутых миллиардов, как к кровному врагу. Он ярился, презирал и содрогался от омерзения при виде любого человечка, вне зависимости от пола, возраста и вероисповедания. Столь чистой, прозрачной, артезианской ненависти в мире совершенно точно не было аналогов, а потому Макар ее холил и лелеял, как самое сокровенное свое достояние. Из эксцентричного хобби она превращалась в образ жизни.
Макар был необычайно благоразумен по жизни. Он не совершил ни одной крупной ошибки; с ним не произошла ни одна из сотен глупых и трагичных случайностей, после которых жизни нет, хотя человек еще продолжает иметь место быть. Он был послушным мальчиком и стал примерным гражданином. Так что никаких, вроде бы, причин для столь странного увлечения у Макара не было. А само увлечение – было. Все такое странно беспричинное.
Однако, при всем при том, Макар отнюдь не был заурядным маньяком типа хрестоматийного Мэнсона. Как мы уже сказали, он был весьма благоразумен и хладнокровен для тупого кровопускания налево и направо. Если хотите, это претило его врожденно интеллигентскому характеру. Как любое хобби, ненависть Макара проявлялась в полную силу только, так сказать, в часы досуга – то есть, когда он входил в свою квартиру и запирал входную дверь. Жена давно привыкла к вечно кислому выражению макаровой физиономии и хамоватой краткости высказываний – в этом он тоже не был оригинален. Так оно бы и продолжалось вплоть до естественного конца, но нет. Однажды, спонтанно, внезапно, неожиданно, вдруг, ни с того, ни с сего – Макара прорвало.
Некоторые объясняют подобные вещи какими-то льдинками, осколками зеркал и прочими колючими предметами, которые, якобы, наподобие гриппа разносятся ветром по миру и впиваются в различные уязвимые части тел. Мое мнение по этому поводу такое: если, фигурально выражаясь, яблоко созрело, оно обязательно и всенепременно упадет, при нынешней плотности населения – почти стопроцентно кому-нибудь на голову.
В тот день, когда случилось это, Макар пришел с работы необычно бледный. Его зримо потряхивало. Жена выскочила из кухни ему навстречу чем-то сильно возбужденная, открыла рот, чтобы сообщить это самое что-то – и, увидев его, тут же поникла. Нишкнула, так сказать. Жена Макара была вообще существом тихим, сереньким, затюканным донельзя жизнью и мужем. Макар не дрался, не пил и не скандалил – но

поживите из года в год с человеком, перманентно крысящимся на всех, в том числе и на собственную жену – и посмотрим, как вы будете после этого выглядеть. Жена Макара выглядела именно так, как от нее можно было ожидать в подобных условиях. И вела себя соответственно. Поэтому брезгливо-злобный взгляд Макара она вынесла, глазом не моргнув. Худшее все равно еще только предстояло.
– Ты только посмотри на себя, – сдавленно прошипел Макар. –Ты вообще хоть иногда в зеркало смотришься? И как оно, блевать не тянет?
Он протиснулся мимо нее, вжимаясь в стену, только бы не коснуться ненароком. Жена Макара почувствовала, что на этот раз все серьезнее, игрой в молчанку и косыми взглядами, как это обычно бывало, дело не ограничится. И действительно, Макар, отойдя подальше, обличающе ткнул в нее сведенным от нервного напряжения перстом и продолжал вещать:
– Я не говорю, что ты уродина, но считать себя даже симпатичной – какой бессовестный самообман! Сережки, помадки, бусики – думаешь, все это блескучее барахло делает тебя краше? Глубоко ошибаешься! Горбатого могила исправит. Да твои попытки выглядят просто смешно. Посмотри на себя со стороны, эти твои морщины, шелушащиеся руки, клочковатые волосы – господи, имея столь неприглядную внешность, и даже не догадываться об этом, – что может быть глупее? Так что, видишь, ты вдобавок еще и глупа, дура круглая, прости господи, тупая подхалимка, что ты вот сейчас молчишь, и сказать-то нечего в оправдание. У тебя, наверное, внутри пусто, как в барабане; где она, твоя хваленая индивидуальность, ау, нет ее, даже на то, чтобы как следует возмутиться, и то не хватает. Что я должен после этого думать, какого мнения о тебе быть? Ничтожество, боже, как ты мне осточертела со своим зазнайством и самолюбованием, одно слово – баба, а претендуешь на интеллигентность, сначала осознай и проникнись, а впрочем, куда тебе, все, что я говорю  – один бисер, мимо ушей, да? Правда глазки колет?
– А сам-то, – слабо огрызнулась жена, поймав паузу в макаровых излияниях.
– И сам я, – неожиданно легко согласился Макар. – Я сам – дерьмо, согласен и обеими руками за. Но о том, что я дерьмо, знают все желающие. Я свою поганую сущность не скрываю, не маскируюсь, не лицемерю. А ты существуешь в потоках лжи – врешь на работе, врешь дома, врешь друзьям, коллегам, родичам, врешь мне, а самое главное – врешь себе. Каждый день ведь крутишься перед зеркалом, чего-то там высматриваешь, а бревно в глазу – побоку. Свекрови улыбаешься до ушей, а у самой губы сводит, я что, не вижу? За новую шубку удавишься, мещанка убогая. Считаешь, прочла две книги, посмотрела три филь

Скачать полный текст в формате RTF