Алексей ЛАНКИН

ДВА РАССКАЗА

БОЧОНОК С НАСТОЙКОЙ

На моем столе – стеклянный, до половины заполненный бочонок. Если смотреть от света, то жидкость в бочонке кажется темной, как деготь. Если же поднять сосуд на уровень глаз и повернуть к окну, то видишь, что содержимое прозрачно, как слеза, и имеет благородный коричнево-красный оттенок, напоминающий настой крепкого чая или старый коньяк. История появления этого бочонка в моем доме в датском городке Накскове незамысловата, но примечательна.

***

Я работаю брокером по покупке и продаже судов. Прошлой осенью мой клиент из Латвии собрался осмотреть судно в Норвегии, в порту Ставангер. Клиент носил чисто латышское имя – Сергейс Медведевс – и, поскольку из всех иностранных языков он, по его словам, владел свободно только русским, он попросил меня присоединиться к нему в Норвегии и помочь при осмотре и переговорах с судовладельцем. Из Дании до Ставангера путь недальний, минут сорок самолётом, но, узнав тарифы, я присвистнул и тут же позвонил Сергею:
– Цены-то… кусаются. Можно слетать во Владивосток через Москву и обратно. Наша фирма маленькая, копеечки считаем.
Сергей не был обескуражен.
– Прилетай, – сказал он. – Я тебе все оплачу на месте. Гостиница и такси – тоже за мой счет.
Сказано – сделано, и вот поздним сентябрьским вечером самолет заложил посадочный вираж, открыв мне россыпь городских огней и среди них, на чернильной воде фьорда – залитую светом прожекторов плавучую буровую установку. Не зря говорят, что Ставангер – нефтяная столица Норвегии.
Продажа судов – ремесло прозаическое, но порой награждает мгновениями редкой поэзии. Например, созерцанием этой буровой, сияющей, как гигантская новогодняя ёлка. Или когда лет пять назад в большом российском порту я провел после долгий и тяжелый день на ветру, под мокрым снегом. Устав бегать по обледенелой палубе не желающего сдаваться покупателю понтона, устав ругаться в мобильный телефон, я вдруг увидел, что уже смерклось. Вода слилась по цвету с берегом, а берег – с низким клочковатым небом, и на ошвартованном у ближнего причала судне зажглись огни. Зеленый бортовой, белый топовый, желтые в иллюминаторах и голубовато-прозрачные, как самоцветные камни – в переходах надстройки. Я забыл о своем покупателе, о неготовности объекта, о голодном брюхе и о закоченевших ногах – стоял, разинув рот, смотрел на озаренное драгоценными огнями судно и думал только о том, что ничего прекраснее мне наблюдать не доводилось.
Но вернемся в Ставангер. Погрузившись в такси, я позвонил Сергею на мобильный телефон. Он ответил чрезвычайно оживленным голосом, посоветовав мне сразу по прибытии в гостиницу пройти в бар и искать там двух человек в белых рубашках. Особенность нашего дела в том, что можно общаться с человеком долгое время, заключать с ним сделки и подписывать контракты и при этом не представлять, как он выглядит

в лицо. В баре выяснилось, что найти Сергея и его товарища из технического отдела, остзейского немца по имени Франц, мне удалось бы, даже не зная, какого цвета на них рубашки. Сергей и Франц были единственные, кто пили уже не по первой порции водки. При норвежских ценах на спиртное, запредельных даже по сравнению с немалыми датскими, это привлекало к ним всеобщее сочувственное внимание.
Мы выпили в баре еще по одной, потом поднялись в номер. По старому советскому обычаю, мой клиент заказал один номер на троих, что вызвало некоторый интерес со стороны администрации гостиницы. В номере, тоже по старому обычаю, продолжили. Мои латвийские друзья прилетели в Норвегию через Клайпеду, где основательно прочесали местный магазин беспошлинной торговли: в их багаже нашлось несколько плоских фляжек с литовской медовой настойкой. Была нарезана и колбаса – как водится, на газетке. Разлили по стаканчикам, которые были приготовлены в ванной для зубных щеток. Я только радовался тому, как чопорный норвежский отель начинает походить на областную гостиницу где-нибудь в Архангельске или в Николаеве, а в скучном, предназначенном исключительно для спанья номере устанавливается теплая атмосфера непринужденной попойки.
Подняли стаканы за встречу. Выпилось легко, как компот – но по жилам прошла горячая волна, а во рту остался легкий привкус меда и лесных трав. Я глянул за окно – и в мокрой тьме над Северным морем мне почудился шум прибалтийских сосен, запах разогретой солнцем смолы и столбы прореженного розоватыми стволами солнечного света.
– Как литовская медовуха? – спросил Сергей.
– Во! – я показал большой палец.
– Тогда держи. Подарок из Прибалтики.
И из его портфеля была извлечена еще одна порция медовухи – в том самом фирменном стеклянном бочонке.
Выставлять бочонок на общий стол я не стал – уж больно хотелось довезти его до дому, да и работать на следующий день предстояло с раннего утра. Он благополучно долетел со мною до Копенгагена, был раскупорен во время очередного застолья и опустошен в несколько приемов. Я хотел было его выбросить, да пожалел – уж больно славно он стоял на своих стеклянных подставках, да и пробка была удобная: на резинке, с прижимным устройством из крепкой стальной проволоки. Вымытый и проветренный, бочонок остался ждать своего часа.

Скачать полный текст в формате RTF