Николай САВОСТИН

РАЗНЫЕ РАССКАЗЫ

ТРАВА ЕЩЕ ВЫРАСТЕТ...

Как бы хотелось написать нечто лирическое – о деревне, о покосе, о вольном духе сельских просторов, врачующих нынешние наши язвы духа. Да никак не могу настроиться на отвлеченно-поэтический лад, все в голову лезут жгучие оголенные проблемы бытия. За что ни возьмусь, – выходит публицистика с философией... Вот и недавняя беседа с моим деревенским соседом о житье-бытье, которая, казалось бы, должна настроить на некое умиротворение, вызвала долгие размышления о несовместимости даже не миров, а простых индивидов, обыкновенных тружеников разных концов земли. И эта несовместимость, проявившаяся в сущей мелочи, в безделице, обусловлена не политическими убеждениями, а органическими свойствами натур. Он, мой сельский сосед – Филипп, выдавший года два назад дочку за американца, нынче съездил по ее вызову в Америку. Я удивился, как изменил его этот визит: еще не обношенный джинсовый по фигуре костюм, штаны заправлены в коричневые полусапожки, на голове громадная шляпа с загнутыми кверху широкими полями. На простодушном лице с кривым носом и ямочкой на подбородке – особенный красноватый загар, какого в наших широтах не бывает. Мог бы играть в американском боевике типажного ковбоя.
Я его знал как неутомимого труженика, мастера на все руки. Еще до рассвета меня будили шумы его напористой деятельности. Парники у него самые надежные, самые ранние помидоры, когда покупатели в Кишеневе налетают на них, как мухи на патоку. На подворье корова, теленок, две-три свиньи, множество гусей, куриц, индюков... Словом, это обширное хозяйство, поглощавшее все его помыслы, позволило ему отстроиться, завести добротную машину, а также дать высшее образование единственной дочери Алене. Она, прекрасно владея английским, некоторое время работала в Кишиневе, в туристической фирме, где и встретила приезжего американского юриста, сделавшего ее американкой.
Я помнил Алену того времени, когда она еще была девчонкой – школьницей, летом раз в неделю босая, в ситцевом сарафанчике пасла небольшое стадо коров, отбывая очередь своего двора. Миленькая, застенчивая и серьезная девчушка невысокого роста, привлекательная своей сельской естественностью. Несколько раз видел ее уже студенткой – модницей, этакой современной европеизированной куколкой в джинсах в обтяжку, в коротенькой кофточке выше пупка, – приезжавшей ненадолго к родителям. И вот уже живет где-то за океаном на окраине неизвестного мне города Оклахома-Сити в собственном доме с процветающим молодым юристом и вскоре станет матерью коренного американца... Филиппу многие завидовали: так хорошо устроил дочку.
Как-то он зазвал меня к себе, стал рассказывать о своей поездке за океан, о том, как уважительно его встретила новая родня, – показали Нью-Йорк, Вашингтон, даже свозили посмотреть водопад Ниагару, осо

бенно восхитивший его своим величием, шумом, облачком мельчайшей водяной пыли, освежившей лицо. В океане купался, загорел там, аж кожа на спине слезла. И виски пил, и в дорогой ресторан водили, и по магазинам... Подарками завалили!
Однако мне все же показалось, что Филипп прошлых лет, душевный независимый собеседник, не лишенный народного остроумия, теперь все время прятал под усмешкой и самоиронией легкое смущение. Во всей его могучей полноватой фигуре чувствовалась некая стыдливо-виноватая скованность.
Уже смеркалось, когда я собрался домой, но Филипп не из тех, кто тебя отпустит без угощения. Мы дегустировали вина его опрятного и вместительного подвала. Захмелев, он словно смыл неестественное для него смущение и внезапно открылся: “Эх, не сходимся мы с американцами характером! Не смог бы жить среди них... Интересы у нас различные. Не совпадают”. “Отчего же?”, – заинтересовался я. “Я там так опростоволосился, стыдно сказать. И все из-за своего доброго сердца... Дочь с мужем уехали на целый день по своим делам, я остался один, и решил их отблагодарить за гостеприимство. Чем? Да своим трудом. Нашел лопату, – хорошая попалась, острая, и как раз по руке. Вижу, двор зарос травой; дело к осени – она уже засохла, стала, как ветошь. У нас ведь как? Все обычно засажено овощами да цветами до самой калитки, – остается только узкая тропочка. Решил вскопать дворовую лужайку, посадить что-нибудь. Все же свой помидорчик, лучок, огурчик вкусней покупного. Магазинные овощи у них не те, что у нас, – вкус не тот. С каким наслаждением я копал, вырвал всю траву из дерна, отряхнул корни, да так увлекся, что и соседский участок вскопал. Пусть, думаю, и они порадуются. Целая копна выдернутой травы получилась, я и поджог ее. Стою, оперся подбородком на черенок лопаты, пот бежит по лицу, устал, и так приятно на душе. Вдруг, слышу – сирена, подъезжает пожарная машина. Оказывается, кто-то, заметив дым, вызвал пожарную команду... У них запрещено разводить костры во дворе. Эх, и рассказывать больно. Примчалась дочь с мужем: что ты наделал?! Ведь это же газон, каждый метр денег стоит! Сосед теперь затаскает нас по судам! Ему не деньги важны, а газон, за которым десятилетия ухаживал! А я-то думал – помог им... – тяжело вздохнув, Филипп добавил: – Вот и делай добро”.
Глядя на его медвежью фигуру, выражавшую детски милое смущение и досаду, мне было трудно удержать от улыбки: так он был привлекателен в своем огорчении. Чтобы он не воспринял ее за насмешку, я обнял его: “Не горюй! Трава еще вырастет. И гуще будет”.
Да, теперь и меня не покидают размышления об этом крохотном событии. Но трава и вправду еще вырастет...

ОЗЕРО

Лошади шумно фыркают, грызут удила, шарахаются... В чем дело? Мой жеребец не подчиняется, выступает боком, норовит повернуть назад. Не чует шпоры, готов укусить меня за коленку...
Еще темновато, небо на востоке чуть засветилось ледяным пламенем. Впереди то ли кусты, то ли туман – не поймешь. Чувствуется близость озера, кони напоены, но почему-то готовы отпрянуть, не хотят идти к воде.

Скачать полный текст в формате RTF