Вероника ШЕЛЛЕНБЕРГ

НО БУДЕТ ДЕНЬ

* * *

Я жду тебя, но я не тороплю.
Изголодайся там, где голодаешь,
измайся там, где маешься сейчас,
будь счастлив там, где ты – когда ни будь
три посоха железных – в пыль и прах.
Грудь исцарапанная северного моря
отпустит бриг как выдох, белый пар...
Ты явишься заснеженным... Постой!
Постой еще на болевом пороге
едва соединившихся миров.

СЛУЧАЙНЫЙ ВСТРЕЧНЫЙ

Он возле нас остановился,
корнями сразу в землю врос,
а разговор, как птица, вился,
то бестолково, то всерьез.

О чем в ветвях его свистело
и пело птичьим языком?
Но что-то в лицах просветлело,
запрятанное глубоко,

и захотелось пробежаться
по косогору и в овраг...
Упасть на землю, разрыдаться,
и радоваться... Просто так.

* * *

Острее тоска такая,
когда и причины нет,
будто бы окликая,
плачется кто вослед...

И в этот момент... лоскутный
мир мой трещит по швам,
и холод из ниоткуда,
и странно, что я жива...

А вдруг разорвется ветошь,
а там серебрится пустошь...
Исчезли стороны света,
и это еще не ужас,

и где же твои там-тамы?
Отгрохало. Отбренчало.
И ты один. Ты один там.
И это еще начало.

***

Лето, лето, головокружение,
радость пьяная – неужели я
дотянула до лета... Как бурлак.
Дотянула по берегу черной Леты.
Плечи резал ремень ветра
и вот от пота обмяк.
Я упала в песок, чихая от солнечной пыли,
и увидела там, высоко, над рекой забвенья,
надо мной... белые птицы плыли,
а река увеличивала отраженья.

* * *

Дети рассыпали смех –
будто
перевернули лоток с апельсинами.

* * *

День разбиваю, осколки – ранят.
Зачем тебе полдень стеклянный, зачем окно,
почерненное гиблой геранью, –
дома чужого тотем... Зачем?
А? Кто? Я?! Нет.
Я – ветра сквозного след.

Утренней сырости
вместе не вынести.
Выпусти, выпусти,
дай же мне вырасти!
Дай же мне вырасти до урагана.
...будто бы стройное тело органа,
я обнажаю дно океана.
Кто ждет? Я – нет.
Я – песни твоей след

...вздох Европы слышит Америка.
Кто я без берега,
что я без берега,
без оберега тебя, милого?
Вилами по воде, вилами.
В горле Атлантики острая кость:
Ост – вест. Вест – ост.

РУСАЛКА

Здесь тоже ночь,
            но хвойная до жути,
до глубины,
            где каждый ствол шершав.
Кому бы только
            в том глухом безлюдье
ее обнять,
            ладони ободрав.

Здесь тоже камень,
            но не тот, бетонный,
прямоугольный,
            как бы ты ни льнул.
А над водой
            луною закругленный,
а под водой –
            взволнованный валун.