Евгений МАМОНТОВ

ГРАФОМАНИЯ

Мы только с голоса поймем,
Что там царапалось, боролось...
О.Мандельштам

Я молодой писатель. Литература – смысл моей жизни. Вы часто встречали вагоновожатых, животноводов, бухгалтеров, для которых работа – смысл жизни?
Мое отношение к литературе таково, что когда я слышу от кого-нибудь, что в нашем городе есть другой молодой писатель, это меня задевает. В самом деле, подумайте, что испытал бы какой-нибудь античный бог, прослышь он, что кто-то, кроме него, претендует на его сферу божественного. Я признаю старших богов-олимпийцев – Толстого, Достоевского... так же, как Аполлон признает Зевса, Посейдона. Но чтобы какой-нибудь выскочка, скорее всего, неуч и прощелыга, возможно, даже из соседнего подъезда, – этого я не признаю.
В конце концов, я не просто молодой писатель – у меня даже публикация была!
Но все равно... В наше время трудно признаваться в собственных амбициях. Вот и приходится, узнав о сопернике, изображать обывательское умиление: “Пишет! Ах, как славно!” А про себя думаешь: “Еще один выискался, туда же...”
Но хуже всего, когда какой-нибудь знакомый, про которого вы и подумать ничего не могли – и вдруг откроется вам. Смотришь на него – лицо плоское, на носу прыщик – и такое чувство, будто вы узнали, что с этим вот ничтожеством вам изменяет царица вашего сердца.
Тут недавно познакомился с поэтом. Я сам пишу прозу, поэтому к поэтам отношусь терпимо. У нас в городе есть разновидность “водоплавающего” поэта. Спишется такой на берег со своего сейнера и одолевает редакции:

Сегодня, как видно, я снова в ударе
Нежнейших из чувств, восклицающий: Ах!
Где сказочным бригом наш сейнер на сайре
Идущий под люстрами в белых огнях.

Или в более мужественном ключе:

Нет, это не просто
Ни Норда, ни Оста
Но к вечеру есть
Все тот же Зюйд-Вест
Средь азбуки Морзе
Находит и давит
А мы его мученики
Вот и мучает
Меня как наручники

и так далее.
Из издательства, где народ поднаторевший, хотя и тусклый, его вежливо выпроводят с пожеланием творческих успехов. А вот в местном отделении Союза писателей, где сам председатель пописывает в таком же роде, приветят, похвалят. Правильно! Пусть лучше сочиняет на берегу, чем водку пить. Зазовут в литературное общество на свои поэтические посиделки. Сходит он туда раз-другой, да и бросит эту канитель. Там у них в этом плане терапия хорошая, молодцы. Бывают, конечно, трудноизлечимые. Ходят годами. Но это уже патология. Говорят, есть и вовсе особые кадры, которых даже в ЛИТО не принимают. Но я лично не верю.

Для этого надо, как минимум, стульями на собраниях кидаться.
И вот, значит, пристала ко мне на службе одна сотрудница: “ Хочу познакомить вас с интересным человеком. Он сам приезжий, интересуется творческой жизнью нашего города, а я никого, кроме вас, не знаю”.
“Ну, это правильно, – думаю, – кого тут еще знать?”
“Он так не очень молодой, за сорок. Книги мне свои показывал. Но у него сложные стихи. Он мне объяснять пробовал, но я все равно не поняла. Мне в основном Асадов всегда нравился...” “А где же вы с ним познакомились?” – “Случайно, он мне люстру починял”. – “Ну и как, работает?” – “Да, только одна лампочка горит почему-то”. – “А раньше?” – “Раньше тоже одна горела, но другая”.
Серьезный, думаю, человек. Два сборника, сложные стихи. С запада приехал. Лампочку толком вкрутить не может. Словом, интеллектуал. Столичная штучка! С Вознесенским в контрах. С Евтушенко – враги, с Солоухиным полемика – живет в гуще литературного процесса, любимый не то ученик, не то учитель Вышеславского – тут хозяйка люстры не запомнила.
Я к встрече подготовился, чтобы не ударить в грязь лицом, перечитал кое-что из Бахтина, Бродского, справился в энциклопедии о Вышеславском: “Рус. сов. поэт. Чл. КПСС с 1943 г.” Надел белую рубашку, галстук три раза перевязывал, добиваясь необходимого щегольства. Иду и думаю: что, если он сразу начнет разговор с Элиота или Эзры Паунда. Не вышло бы конфуза. Буду, в крайнем случае, косить, что я все-таки не поэт, прозаик. На первый раз авось пощадит.
Сел в скверик на лавочку, жду. Вижу, идет моя знакомая, и с ней рядом телепается мужичонка в трикухе с вытянутыми коленками, в застиранной футболке, сандалетах на босу ногу и стриженный под машинку.
Вот тебе, думаю, и любимый ученик... это кто ж тогда остальные? Хотел я, пока они меня не заметили, за дерево спрятаться, да постеснялся чего-то, дурак.
Он бодро представился: “Юрий”. Знакомая посидела с нами минуты три и распрощалась.
“Ничего, кобылка!” – подмигнул он мне, кивая ей вслед.
“Совсем не знаю ее с этой стороны”, – растерянно промямлил я.
“А с той?” – расхохотался он.
При таком раскладе, думаю, он должен быть, как минимум, Артюром Рембо.
“Да лучше б вас помять, потискать, чем эти гранки тискать!” – прокричал он, распугав голубей, и тут же обратился ко мне: “Ну, как миниатюра? Ничего?”
“Я, – говорю, – с голоса плохо ловлю, лучше с листа. Во второй строчке у вас, кажется, двух слогов не хватает, размер ломается...”

Скачать полный текст в формате RTF