Виктор АСТАФЬЕВ

ОСТАНОВИТЬ БЫ
БЕЗУМИЕ

ИЗ ПИСАТЕЛЬСКОГО АРХИВА

Ответы на вопросы газеты “Уральский рабочий”

…Да, многое, очень многое изменилось в нашей стране и в народе и, как всегда, на Руси: “с маху под рубаху”, – не спросясь и не подумав, готовы ли мы к таким крутым переменам и переворотам; сможем ли мы, так долго жившие и работавшие под идеологическим конвоем, с железною уздою порванными губами, не наученные дышать полной грудью, молвить громкое слово без оглядки, воспользоваться обрушившейся на нас свободой. Свобода для народа, не зрелого, нравственно запущенного, с изуродованным сознанием, со смещенными понятиями добра и зла, – то же самое, что бритва в руках ребенка.
Вот мы и пообрезались, и хнычем, ищем врагов, вопием, но чаще в растерянности тупо молчим, не понимая, что происходит вокруг нас. То ли дело было совсем недавно: дядя за нас думал, дядя вел нас прямиком к светлым вершинам, предупреждая, что шаг влево, шаг вправо делать нельзя – опасно, и за послушание дядя же давал баланду, а кому и кашу с маслом.
Как я себя чувствую? “Всяко-разно”, как говорят на Урале, но внутреннее освобождение меня врасплох не застало, я, может быть, готов был жить и работать при любых обстоятельствах, не очень обращая внимание на перемены погоды, я не по капле, но по бисеринке выдавливал из себя раба, хотя и ощущаю, что раб этот так глубоко и плотно заселился во мне, таким поганым, сосущим глистом прилип к моему нутру, что до конца моих земных сроков не выжать мне его из себя, как и всему старшему поколению моих соплеменников. По-настоящему свободных людей я встречал, но не у нас, а за границей, хотя сейчас есть молодцы, которые громко заявляют, что они всегда были независимы, жили, как им хотелось.
Неправда это иль наивное заблуждение – современный человек даже улицу перейти свободно не может, а уж жить свободно…
Я всю свою творческую, а может, и не только творческую жизнь готовился к главной своей книге – роману о войне. Думаю, что ради нее Господь меня сохранил не только на войне, но и во многих непростых и нелегких, порой на грани смерти, обстоятельствах, помогал мне выжить, мучал меня памятью, грузом воспоминаний придавливал, чтобы я готовился выполнить его завет и рассказать свою правду о войне. Ведь столько человек побывало в огненном горниле войны, столько и правд о ней они привезли домой.
Есть, есть высшая сила, приготавливающая человека к тому или иному свершению – не случайно и я начал воевать в тургеневских и бунинских местах, волной военной заносило меня и “к Гоголю” в Опишню, Миргород и Катильву. Воевал я на 1-м Украинском, а вот бросили нашу часть к шевченковскому куреню – на уничтожение Корсунь-Шевченковской группировки, в помощь второму Украинскому фронту; только-только перешли границу и вот под городом Ярославом, я уже в усадьбе магнатов Потоцких, где и парк, и

дом – сплошное искусство, а затем и к Шопену в гости заносило.
Уже в начале работы над романом начали твориться чудеса: безвестный читатель мой прислал мне тетрадь с записями окопного немецкого сленга. Свой-то я хорошо постиг, а немецкий мне был неведом; тут же из Москвы приходит книга под названием “Скрытая правда войны 41-го года”, а следом – из Германии альбом – воспоминание о войне, где письма фронтовиков отобраны не по нраву цензоров, не исправлены главпуровцами, а война в снимках и текстах, какая она есть, страшная, неприглаженная, бесчеловечная.
Немцы, начиная с романа Рихтера “Не убий”, изданные в 1947 году – пишут, пишут и написали свою правду о походе на Восток, о трагическом поражении, чтобы все, у кого чешутся руки, осознали деяния фашистов, а мы все тешимся той правдой, которую навязала нам наша лживая пропаганда, и верим, что красиво, героически воевали, чем подзуживаем реакционно, агрессивно настроенных людей, среди которых немало и молодых, не знающих, куда себя девать. Вот нас и умыли снова кровью, на этот раз на Кавказе.
“Кто врет о войне прошлой, тот приближает войну будущую”. – Вслушаться бы и повнимательней вчитаться нам в эти вещие слова, многих бы мы бед избежали, от гонора властителей мира сего скорей бы избавились…
Сейчас я готовлюсь к третьей книге романа “Прокляты и убиты”. Но в прошлую осень тяжело переболел и до сих пор не поправился до конца, а роман писать – это все равно что телегу с каменьями в гору везти. Жена моя, Марья Семеновна, урывками, как я говорю – “между стиркою кальсон и варением пищи”, маленько пишет. К нашему юбилею совместной жизни – 50-летию – написала и издала книгу “Знаки жизни”. Потом очень долго корпела и составила свою родословную – “Земная память и печаль”, весьма интересную и поучительную для тех, кто тоскует и никак не хочет забыть наше “светлое” прошлое… Супруга моя из девятидетной уральской рабочей семьи, большую