Елена БУРУНДУКОВСКАЯ

ГОЛОСИСТОЕ
ДЕРЕВО...

***

Эти сумерки терпкие, этот крещенский мороз...
(Кто-то слово задумчивое нараспев произнёс.)
Как надышанный быстро затягивается глазок!
Мы одни на земле и от вечности на волосок.

Проникающий холод, коснеющий времени ход.
(Вот на этом деленье секундная стрелка замрёт.)
Это было уже. Безвоздушный провал.
Завтра оттепель. Кто её не миновал.

***

Голосистое дерево, усыпанное воробьями,
Вот и ты опустело, сгорбилось, приуныло.
Лето кончилось. Необъятного — не объяли.
Да и нет уж того лихорадочно-знобкого пыла.

Так стареет природа и съёживаются люди,
И срывается ветер громоздкий с неба сырого.
Глянцевитые яблоки осень выносит на блюде.
Близоруко смотрит, рассеянно и сурово.

1-13 ЯНВАРЯ 1995 ГОДА

Что фиксирует мой отвлечённый зрачок?
Деревья сахарные, льдышки барбариса.
Шиповника старушечий пучок,
Пуховые подушки на карнизах.

И луковичной веет шелухой
По улицам, с утра оцепенелым,
Хранящим заскорузлый непокой
Домов мелкоячеистых, панельных.

Среди кварталов, смётанных впотай,
Моя остроугольная фигура
В картине общей — мелкая деталь.
Всего лишь бесполезная фактура.

Плеяда праздников. Сплошная череда.
Сезон неадекватных размышлений,
Самодопросов пристальных, когда
Вся жизнь твоя становится мишенью...

***

В этой жизни единственной, где между “да” и “нет”
Только лезвие бритвы опасной просунется разве,
Где внезапный вопрос превращается необратимо в ответ,
И не в силах постичь ничего заигравшийся разум,
Я уже не пытаюсь, не тщусь объясненье найти
Ни словам, ни поступкам своим скороспелым,
И никак не сверну — напролом — по чужому пути.
Он лежит предо мною — по чёрному белым, по чёрному белым.

И когда я твой сон охраняю, мой славный малыш,
Среди ёлок и лип в городском лесопарке,

На душе голубиный покой, долгожданная тишь,
И еловые свечки желтеют заманчиво, жарко.
И отчаянно хочется жить, не боясь перемен,
Не боясь перейти эту грань, за которой — расплата.
И не ставить себя никому ни в укор, ни в пример.
Только помнить, что люди бывают добры и крылаты.

ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ

Нет, ещё не листва, но валится липовый цвет.
Обостряется зрение, к вечеру ширится угол.
Этот ветхий район, целый мир угловой, целый свет,
Не открытый никем, заподозрен, запуган.

Кислым запахом липовой тюри пропахший насквозь,
Этот мир потемневший в коросте скукоженной краски,
Где рябины, нагнувшейся низко, незрелая гроздь,
Да ограды сквозные, чугунно-змеиной оснастки.

Так и хочется к этим прилизанным, щуплым прильнуть
Раскосевшим дверям в бесконечное детство.
Как обратный одышлив прерывистый путь!
Погоди, дай одуматься, дай оглядеться.

И тогда я увижу наверное, наверняка,
На какой меня привязи нежной, заботливой держат
Эти фотогеничные слишком, картофельные облака.
Эти влажные липы в тяжёлых, кипящих одеждах.

АВГУСТ. ДЕЖУРСТВО В ОНКОЛОГИЧЕСКОЙ КЛИНИКЕ.

Набухшее, беременное небо
Чем разродится в августе больном?
Покажется, что не дожить до снега,
И думаешь всё чаще об одном,
О том же всё, о бренном, о насущном,
Больничный запах порами впитав, —
Воздается ли свой тяжкий крест несущим,
Кем чаша муки вдосталь испита?
Что будет вдалеке: за ней, за гранью
Борьбы и слез, и слизистых супов?
Так буднично чужое умиранье,