Михаил ВИШНЯКОВ

НОВЫЕ СТИХИ

ПОЙДЕШЬ ПО РУСИ

Пойдешь по Руси, и великая дрожь
окатит, как дождь, полоснет по лицу.
Налево пойдешь – в нищете пропадешь.
Направо свернешь – к золотому тельцу.

Не дуб на распутье, а Бог на распятье,
да Гоголь с украденной русской печатью.

Назад оглянешься, но из-за холма
вздымается пыль, как вселенская тьма.

Выходит опричник с витою нагайкой
и гайкает, как на овчарку, на лайку.
И лай раздается в сгустившемся мраке.
И всюду собаки, собаки, собаки.

Под дуб упадешь – там навеки уснешь.
Под Бога ладонь – там палящий огонь.

От дуба – дубина, от Бога – икона.
И колокол полон тревожного звона:
— Куда, Вишняков, ты?
— До синего моря,
до белого камня, до черного горя,
где лучшие годы в проклятой Чите
замерзли, как слезы, на русском кресте.

…Россия в былинах, как ветер в долинах,
в своих Ярославнах и Екатеринах,
где Сергий в преданиях нас осеняет
нетленною верой и чудным сияньем,
где клич раздается по чистому полю:
на волю! на волю! на волю!

Но воля чеченцам, свобода цыганам
и всем племенам этим диким и странным,
где чукча из чума, как из анекдота,
смеется над всеми легко и вольготно.
А русский, поднявший граненый стакан,
вчера не напился и нынче не пьян.

— Зачем, Вишняков, ты кричишь бесполезно?
Ведь это не Русь, а Великая Бездна.
Здесь счастье бывает, как лето, коротким.
А правда лежит, как подводная лодка,
в глубинах великого синего моря
у белого камня, у черного горя.

Качается море великим покоем.
Но острый топор у меня под рукою.
Качается поле родным колоском,
в нем мается горе моим голоском.

Я Бога спросил и услышал в ответ:
— Есть дьявол в Чите, а вот Господа нет.

По-прежнему яростно, зло и упрямо
здесь спорят о храме – не знавшие храма.
И молча взирает безбожный народ
на храм Декабристов, но Бог не идет.

Здесь пишут иконы под вой инородцев
то иконокрады, то золоторотцы.
Рука не поднимется перекреститься.
Здесь лоб осквернишь, если станешь молиться.

Но Бог все стерпел и меня не сразил,
не вырвал язык мой, а словом пронзил:

— Пиши то, что пишешь. Но помни при этом,
как празднично-страшно быть русским поэтом.
Кровавою правдой, бедой и виной
здесь неопалимой гореть купиной.
Пиши и не бойся ни рока, ни Блока,
ни Волги истока, ни Владивостока,
пока твоя вера тебя не сожжет,
пока Ярославна не плачет – поет.

РУСЬ И НЕРУСЬ

Русь и нерусь к святому колодцу придут.
И по пояс стоят, отражаясь в колодце.
Отраженье колодца сквозь космос несется.
Звезды дикие синюю пряжу прядут.

Из видений проселков, берез и дождей,
из весеннего поля, веселых веснушек,
летописцев, считающих годы кукушек,
космонавтов, священников, разных людей.

Спит вода, истолченная лунным пестом,
и колодец, как ступка, вздыхает протяжно.
Нерусь четки считает и думает важно.
Русь молчит, осеняя пространство крестом.

Здесь не сыщешь на всех одного мудреца.
Кто ж прочтет современную страшную повесть?
Так о чем Вы, зеркально, в колодце по пояс?
Мысль не вижу, одно отраженье лица.

Мысли нет – слова нет на устах у Христа.
Нет звучанья вселенского звездного хора.
Русь и нерусь стоят перед ликом террора.
Его имя внизу и вверху – пустота.

ХАН ОТРАК СЕМИУСТЫЙ

(восточная легенда)

Накадили ему фимиама
про отца да славянскую маму,
что в роду полонянкой была
под крылом у степного орла.
Ничего он не понял про это,
про тончайшее облачко света,
что дрожало под острым крылом.
Все отверг и пошел напролом.
Худосочный потомок славянства,
он прошел сквозь такие пространства,