шо древние письмена человеку. Тот долго и упорно листал книги, кряхтел, пыхтел, посматривая из-под очков на Карпова. В конце концов досадливо развёл руками: “Извините, не получается, хотя вроде и знакомые контуры, — подумал, — без сомнения, знакомые, и если позволите, пусть останется эта записочка у меня. Надеюсь, справимся, — посмотрел ещё раз на Игоря, — позванивайте!”
Игорь позванивал, но никак не давалось древнее письмо учёному мужу. Собственно, для Карпова Игоря, это уже и не являлось столь важным делом. Привет он получил, может, и от него весточка доберётся. Придут, посмотрят, — кто-то под валуном ковырялся. Кто любопытствовал? Конечно, Игорёша!!!

Таймыр.

Анастасия НЕСТЕРОВА

МОНАШЕНКА

Декабрьским днём в городской церкви девочка Катя стояла перед иконой Христа и внимательно смотрела на свою тонкую горящую свечу среди толпы огоньков других свечей. По телу свечи сбегали горячие капельки воска и застывали красивыми бугорками. Лицо нарисованного Христа было добрым и жалеющим. Лицо Кати тоже было добрым, но пока беспомощным, а по щекам в один миг покатились, как капли горячего воска, два ручейка слёз. Молитва была самодельной. Молиться по-церковному она ещё не умела, но просто в церкви было так тепло, тихо и защищённо, что хотелось остаться здесь навсегда и всю жизнь смотреть в нарисованные исусовы глаза и плакать сразу обо всех. В районе груди то ли ныло, то ли колыхалось, как свечное пламя, чувство социума и собственной жалости одновременно.
“Мне бы увидеть Его. Пожалуйста. Мне бы только увидеть Его. А ещё лучше забери мою жизнь и отдай Ему. Но только пусть моя жизнь достанется Ему. Я даже не знаю, нужна ли она ему. Кажется, я, вообще, мало, что знаю. Бог, пожалуйста, пусть он приедет. Ты можешь, ты же можешь. Умоляю, пусть он приедет в мой сибирский город. Слышишь, Бог?..”
Но ей казалось, что она пылинка в океане человечества, а её любовь — не любовь, а правильно просчитанный результат диктата СМИ. А актёр – не человек, а придуманный художественный образ...

Вчерашняя идея о монастыре снова взяла вверх, и Катя стала кого-то искать в людском множестве, переполнявшем старую церковь. Пел негромкий стройный хор. Пахло ладаном. Было тепло. Она не знала, кого именно ищет, — наверное, священника . Наконец она решилась и преградила дорогу одному из них – тучному, с бородой и в очках, в чёрной с белым рясе.
Вопрос о монастыре удивил отца Лариона. Он насмешливо глянул на девушку-подростка в огромной мягкой шубе из искусственного меха с огромным капюшоном, но решил взять строгий тон:
— Ну стой здесь и жди, — досталось для Кати в ответ, и Катя, остановившись у иконы богородицы, стойко застыла в ожидании.

Струились минуты, пел негромкий хор, и пел голос отца Лариона, читающего панихиду у окна над серой сгорбленной толпой старушек. Так прошло полчаса, а может, и час. Ноги затекли, спина онемела. Катя пошатывалась, сжимая зубы, пожирая влажными глазами лик богородицы. На втором часу ожидания пытка неожиданно закончилась – отец Ларион дочитал все молитвы и направился обратно. По пути ему на глаза попалась бледная Катя в шубе. Священник лукаво прищурился из-под очков, и Катя расслышала сквозь гул в собственных ушах:
— А?!. Ты ещё здесь? А я и забыл про тебя. Ну жди, сейчас приду, — и он ловко нырнул в одну из расписных дверей за иконами.
Но вышел он оттуда очень скоро. Они сели с Катей на низкую лавочку, и Катя быстро и сбивчиво рассказывала о себе.
— Так значит, ты в монастырь хочешь? – переспросил отец Ларион.
— Да, — сказала Катя и неожиданно по её щекам опять потекли горячие, как свечной воск, ручейки, – я... я...
— Ну что ты плачешь? – голос его стал ласковым, — Перестань плакать. Есть у нас под городом женский монастырь. Но это большой шаг. Туда взрослые женщины отчаявшиеся и старушки уставшие идут, а ты молоденькая такая. По-моему, рано тебе. Ты давно в церковь ходишь?
— Третий раз.
Возникла пауза.
— А сама крещённая?
— Нет. Тётя всё обещала покрестить, но было некогда и так забылось...
Отец Ларион решительно встал с лавочки:
— Пошли. Покрещу тебя.
— Что, прямо сейчас? – похлопала мокрыми ресницами Катя.
— Да, прямо сейчас, — и он увлёк её к выходу.

Они обошли с улицы церковь, зашли в аккуратный церковный двор и направились по обледеневшей дорожке к белому низкому зданию крестильни. Жёсткий сибирский ветер сушил лицо и перехватывал дыхание.
— Так что же всё-таки с тобой случилось? – опять спросил священник, покачивая на ходу хвостом собранных сзади волос, который мерно гладил его широкую сатиновую спину.
— Я люблю Актёра, — сказала Катя, следя за маятником-хвостом.
— И всего-то?! — захохотал отец Ларион, — А я, например, тоже актёр.
— Вы? – удивилась Катя.
— Да. Я закончил актёрское, в театре играл, а позже стал священником.
Катя поспешила сравнять с ним шаг и заглянула в его очки. Под очками светился смех. “Не знала, что священники весёлыми бывают”, — подумала Катя и поперхнулась от ветра.
— Получается, священник как новая роль? – первое, что пришло ей в голову.
— Ну что ты. Священник – образ мысли. Жизнь. Здесь нужно доказать, что это ты сам, прежде, чем тебя посветят.

Они вошли в крестильню. Катя сняла шубу в тесной кабинке для раздевания, закатала до колен шерстя