А Генка все молчит, только под ноги сплевывает. Девчушка в рыжем свитере к нему жмется и не плачет больше.
— Как вы все-таки решились? – спрашивает самый настырный.
— Ну как тебе сказать, — бормочет Генка. – Не знаю, брат, как и сказать тебе…
— А если по правде? – спрашивает лохматый телемоня и микрофоном своим прямо в Генку тычет.
А девчушка джинсовая совсем успокоилась, смотрит на Генку и глазенками лупает.
— Ну я это, — Генка говорит. – Смотрю на эти дела: ешкин кот, сто лет такого не видал. Да ты сам не видишь, какая попка?
— А-а, вот как, — репортер отвечает.
— А ножки, ножки-то какие! – в забвении бормочет герой. – Я их целый год во сне целовал. Как увидел, так и понял все про себя. А тут этот самый встал.
— Он самый, что ли? – спросил репортер.
— Ага. Ну я и полез. Хвать девчонку, а тут все огнем горит…
— У тебя, что ли?
— Ну да. Полезли мы, значит, вниз. А тут вы, козлы, понаехали.
— Мы?
— Ну ешкин кот, вас иметь! – рявкнул Генка. – Пошли, маленькая, пошли на хер. Я тебе хорошо сделаю, только не кричи, а то опять понаедут.
…Ничего у них, конечно, не вышло. Девчонка сказала, что без презерватива она не будет. Генка добавил про кота и отпустил девочку. Всю ночь мастурбировал, а наутро зашел к брату-алкашу, взял ружье и пострелял детский сад.
Кадры, где он лезет в пожар, ему помогли. Суд признал спасителя невменяемым, затырил в психушку, и в психушке я выслушал удивительный, как вся наша жизнь, и столь же честный генкин рассказ.

ПРО ЧЕСТНОГО ЮДОФОБА

Петр посмотрел на витрину. “П....ц, — подумал он. – Опять ни хрена, словно жид языком слизнул”.
…Последнее время выдалось на редкость тревожным. К прочим бедам простых людей добавились так называемые крылатые поджидовки. Они, если верить бульварным СМИ, орудовали на правобережье. От обычных поджидовок, как легко догадаться, их отличали крылья: большие, белые и пушистые (о них рассказывали те, кто уходил от них немного живым). Сначала они вырывали людям глаза, а затем уносили в гнездо и долго насиловали: ночь, вторую, третью… Если уносили красивую женщину, то насиловали с особым тщанием, когтями царапая ее тело, а потом выбрасывали прочь из гнезда, и летели дальше. Одно время тема крылатых поджидовок была особенно популярна, и журналисты местных газет обожали ездить на репортажи.
— Они типа бабы, — рассказывал журналисту Петру дед Михей, темной ночью ушедший от поджидовок. – Но это они притворяются. На самом деле они типа герадонты такие…
— Кто-кто? – переспросил тогда Петр.
— Ну ладно, не знаю я, — развел руками Михей. – Только знаю, что не бабы они. Что я, баб не видел, что ли? Бабы, они без этих самых, и чешуи у них нет. А в постели баба совсем по-другому, чем эта нехристь.

Нехристь, ведь она как? Коготь в задницу, и привет. А крылья такие белые и пушистые…
— Дед, а ты вообще-то здоров? – забеспокоился честный Петр.
— Да как сказать, — усмехнулся Михей. – Попортили они меня, старика, попортили. Три штуки, а особенно молодая – так та вообще герадонт, спасу нет.
— А как живым-то ушел?
— Да я, парень, раком… А затем перелесками.
— Ну ты, дед, ветеран, — выдохнул Петр.
— А то!
…Он поежился от неприятных воспоминаний. Темнело. “А если не врет Михей?” — мелькнула шальная мысль.
Петр снова посмотрел на витрины. Действительно, как жид языком. С неба покатил мелкий дождь. Вдалеке пьяные голоса орали какую-то знакомую песню, но Петр не мог припомнить ее название.
Он шел, зажатый узким коридором пятиэтажек. Навстречу пробежал собака, приветствую Петра обрывками лая. Он раскрыл зонт. Ветер ударил в шею сорванным листиком. Над головой послышался шелест крыльев.
“Жидовская, бля, погодка”, — подумал Петр, и кто-то ударил его крылом по лицу.
Он потерял сознание в ту же секунду.

1999 год

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
В.П. АСТАФЬЕВА

Шандор ПЕТЕФИ

Смоют когда-нибудь дочиста
Слезы всего человечества
Грязь со всего человечества?
Вот что узнать мне хочется.