Елена ДАНЧЕНКО

ВСЕ УЖЕ РЕШЕНО

***
Бьется посуда. С посвистом пули
белой эмалью стреляют кастрюли.
Синие чашки глядят василиском.
Страшно! – а крошатся с тоненьким писком.
Желтые блюдца летят в поднебесье –
в моде явление полтергейста!
Льются стаканы, бокалы, бутыли.
Господи, чем мы тебя прогневили?
Черные дыры… Времени ломка.
Где ты, последняя в мире соломка?
Тоненький лучик сухого растенья…
Кто и зачем нас растит для растленья
горем и бытом? Горки не круты –
сивки укатаны. Биты и гнуты.
Жизнь – это каторга или цианий.
…в море осколков зреет цунами.

***
В квартире, словно в богадельне,
в почти больничном настроенье,
и в состоянии растенья
я в ужасе ждала сочельник.
“В Москву! В Москву!” – стонали сестры.
“Карету!” — гневно крикнул Чацкий.
А я должна лежать под люстрой,
вся в размышленьях – принцем датским!
Билетов нету, самолеты
в цене космической ракеты –
билеты есть? Билетов нету!
Я угоню вон ту “Тойоту”!
Я не воровка, не нахалка,
Я – обыватель девяностых.
Мегера. Стерва. СеНеГалка,
из легиона баб безмозглых!
…прокралась тихо запятая
на место точки-приговора.
Я ангел. Я почти святая.
Вы не судите слишком скоро.
От слова доброго растаю,
мне в свете правды – полегчает.
Я воспарю, что означает:
я ангел, ангел, я летаю!
“Плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя…”

***
На набережной пышной обезьяна
позирует вальяжно, без изъяна.
Плывут красотки в мини, макси, миди,
а в ресторации готовят плов из мидий.
По этой набережной я и ты когда-то,
голодные, веселые ребята,
в заштопанной джинсовке и босые,
от рюмки коньяка уже косые,
мы шли с тобою вместе, помнишь – вместе –
я не была еще твоей невестой.
В тот год Высоцкий умер, вышел “Сталкер”.
Столкнулись в море теплоход и танкер.
Какая-то эпоха начиналась,
какая-то заметно истончалась.

***
Все уже решено. Наши жизни текут параллельно,
сообразно Евклиду, Арахне и дуре-судьбе.
Закрутила любовь? Но она не смертельна,
все равно что под ливень попасть в полутьме.

Для уставшего сердца любовь – это лишь полустанок,
с одинокой березой, седеющей в струях дождя.
Что останется нам? Только то, что досталось:
три пропитанных сыростью осени дня.

***
Писать, чтоб не сойти с ума –
какая странная забота!
Нет, чтоб устроиться работать
в Париже дворником – “са ва!”
Уехать горничной в Нью-Йорк,
посудомойкой в Монте-Карло,
и там ишачить папой Карлой,
чтоб белый свет в глазах померк.
Чтоб этот чертов белый свет,
где правят доллар, хитрость, подлость –
где нет другого, кроме водки,
лекарства, разве что – кастет, —
был позабыт хотя б на сон
грядущий, как альтернатива:
не взять ли вместо водки – пива,
а к пиву – что на закусон?
Вот диссидентство палачам
не досаждаемое вовсе:
честнее пропитая совесть,
чем проданная хоть на час!
Нам вечный выбор дан как дар,
а вечный бой нам только снится, —
уехать за бугор иль спиться,
напиться вдребадан, иль смыться,
а в рифму ныть, чтоб не свихнуться –
для слабонервных и для дам!

***
…и даже Бог по-крупному игрок.
Вопросов не гнушаются ответы,
пока в руке дымится сигарета…
Как далеко от Запада Восток?
Что предпочтительнее: “Кэмел”? “Беломор”?
Иль анаша, столь вредная для мозга?
Рай аннулирован. И в ад, конечно, поздно.
И что важнее: “лав”? “Любовь”? “Амор”?
Что ни душа, то полуфабрикат.
Куда спешить, коль жить уже не стоит?