Владимир БОЛОХОВ

ЗВЕЗДА

Из рефлексивной сюиты

“Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды...”
Александр Пушкин.

“Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...”
Иннокентий Анненский.

I
И, слава жизни, утро наступило —
что вечера, по слухам, мудреней.
И зло, что этот вечер отравило,
быть может, станет чуточку добрей.

Быть может, станет милосердней каплю —
как жертвенная жалость палача...
И вновь об те же расшибаю грабли
дурацкий лоб — и если б невзначай.

И пусть мой фарт нелеп и бесталанен —
на радость закадычному врагу.
За все я земно небу благодарен —
и так, что и сказать-то не могу...

2
Смирись, что не твоя судьба —
Фартовая судьба,
что не по лжи со злом борьба —
прискорбная борьба.
Смирись со всем, что не дано —
что большинству дано,
и что, познав неволи дно,
в свободы загнан дно.
И с тем, что заживо живешь,
как замертво живешь,
смирись — как с мыслью, что умрешь,
не веря, что умрешь.
И с тем, что за такую жизнь,
на кон поставив жизнь,
ты проигрался в пух, — смирись,
ответственно смирись...

3
Зачем о невозможном я грущу?
С несбыточным в безропотном раздоре
и с вероятным в заповедном споре,
о чем я с кроткой яростью грущу?

К чему в истомном сердце я ращу
покорный цвет крамолы несказанной,
возмездной запредельным наказаньем?
Зачем же цвет изморный я ращу?

Да и какого я рожна ищу
там, где и смерть для времени пожива?
В недостижимом и непостижимом
что потерял я? и чего ищу?..

4
Как в безнадеге безбожной,
сердце тревогой пробито.
Мыслью, с рожденья тревожной,
бьюсь на вселенских орбитах.
Звездный покой ураганный
плотскую дыбит конечность.
Чую глобально-органный
глас — испаряющий вечность.
Сущей инертною смутой
кровно-аучное имя
в нем прозреваю как будто:
Владимир...
Сердце безумьем пробито,
в неизрекаемом тая...
Там, на астральных орбитах,
правда, быть может, земная...

5
Нет выше правды творческой, и ложь
с благим несовместима созиданьем.
Так думалось под животворный дождь
в затравленном зеленом мирозданье,

Привет тебе, в блокаде камня лес,
истерзанный двуногими царями.
О чем шуршит целебный твой навес
над оргией отбросно-свальной дряни?

О чем — с угарно-гневным гулом лба —
немею я над телом юной ивы,
изломанной шкодливостью блудливой
разумно-бесноватого раба?

О чем мычу я в кроткий небосвод?
Кому грожу неизреченным лихом,
когда окрест так благодатно-тихо?
И чье во мне прозрение грядет? —

о том, что ложь — любая правота,
беременная злобой и насильем...
Чей свальный прах — без камня и креста
в руинной мне мерещится России?..

6
Красно-белых расейских контрастов
опостылела тусклая ложь,
чья изнанка одним распрекрасна,
что нелепей едва ли найдешь.
Ничего в их сермяге не ново.
Те же мифы абсурдных побед,
о которых свободное слово
бесприютно с языческих лет...

7
Помпезная штамповка монумента,
школярско-театральный караул.
Зачем, изгой текущего момента,
у постамента я притормознул?

Чугунная сермяга глыбных граней,
миражный символ вечного огня.
В его захлебно-сбивчивом дыханье —
что за магнит — не только для меня?