Александр АСТРАХАНЦЕВ

НОВОСТИ
ДЕРЕВНИ ТАЛОВКИ

Сибирь. Красноярский край. Ниточка железной дороги перерезает горы и тайгу с запада на восток, и на эту ниточку бисером нанизаны станции и полустанки с поселками и деревнями возле них. В одной такой, Таловке, я живу, иногда подолгу, иногда наездами.
А вокруг тайга и горы, старые порубки, снова горы и тайга. На юг от Таловки, насколько знаю — ни одного жилья на пятьдесят километров, на север — на все сотни, если не тысячи, и только железная дорога, как тонкая пуповинка, связывает моих таловских соседей с остальным миром. И все-таки жизнь их в какой-то степени синхронна жизни остальной России.

“ЭСПЕРАНЦА”

Дожди нынче не дают копать картошку, льют и льют, тихие, частые и долгие. Вот и сегодня с утра зарядил. Но к обеду — точно по классической примете: “ранний дождь — до обеда”, — вдруг прояснилось; выглянуло еще по-летнему горячее солнце; огороды наши на косогоре — сохнут быстро; часа в четыре уже можно начинать.
Смотрю, и в самом деле вся деревня: пенсионеры, дачники, — времени не теряют, копают. Вышел и я.
Соседи слева, симпатичные мне своим нескончаемым трудолюбием, несмотря на старость и хвори, Марья Ефимовна и Иван Прокопьевич, как всегда, вышли первыми. И, как всегда, переругиваются. Выглядит это так: Марья Ефимовна ворчит, а Иван Прокопьевич только изредка глухо и терпеливо оправдывается; причем руганью это кажется только со стороны — на самом деле идет привычный для них обмен мнениями; просто они привыкли так между собой общаться. Но сегодня что-то очень уж горячо и долго они бранятся; час за часом до меня то и дело долетает: “зять”, “невестка”, “свекор”... Похоже, семейная разборка — в городе и вокруг по деревням у них много родственников и свояков.
Потом вдруг слышу раздраженный голос Марьи Ефимовны:
— Я тебе русским языком говорю: он ее убил!
И опять в ответ — глухой ропот Ивана Прокопьевича.
“Ничего себе, страсти! — пожалел я стариков. — И здесь, в деревне, им от них покоя нет...”
А Марья Ефимовна меж тем распаляется — уже кричит на мужа:
— Да я тебе говорю: убил он ее! Ты чо такой упрямый-то, как бык? Вот счас как понужну лопатой!..
“Господи, — переживаю я за них, — да зачем же так изводить друг друга на старости лет из-за глупых родственников? Ведь этак и до рукоприкладства дойти можно!” И тут вдруг явственно слышу имя: “Эсперанца”, — и до меня, наконец, доходит: да ведь они обсуждают очередной латиноамериканский телесериал!
Наконец, они затихают на минуту; Марья Ефимовна громко спрашивает меня из-за забора, сколько времени. Я отвечаю.
Она спохватывается:

— Ой, опоздали! Опоздали! — и, накинувшись на мужа: — Вот, опять из-за тебя все, из-за твоего бычьего упрямства! — бросает ведра и бежит по огороду вверх — домой. Иван Прокопьевич ковыляет вслед за ней на больных ногах; отстал. Куда это они опоздали-то?
Я оглядываю огороды: вилы, лопаты, ведра — все брошено, никого, всю деревню будто ветром сдуло; и тут до меня доходит: побежали смотреть сериал. А завтра с утра, между прочим, опять обещали дождь.
Над этим можно, конечно, и посмеяться. И знаю, сколько юмора, от безобидного до злого, уже выплеснуто по этому поводу перекормленными потребителями культуры. Но мне почему-то не смешно — мне обидно за своих земляков, у которых нет иной духовной пищи, кроме той, что кормит их “ящик” — а дает ее “ящик” так мало и при этом еще бессовестно пользуется их духовной темнотой, вовсю ее, эту темноту, эксплуатируя.
И все же трогает эта не убитая ничем тяга их к “красивому”: к романтической любви, к эстетике человеческих отношений, одежды, жилища — именно то, ради чего смотрят они эти бесконечные сериалы, а потом горячо и заинтересованно обсуждают увиденное; трогает эта жажда вырваться из грубой обыденности, куда загоняет их жизнь; ради утоления ее они так беззаботно и простодушно забывают на час про свои ежедневные труды, заботы и хлопоты.

ЛЕШКА

Летом, как только начинаются школьные каникулы, на моих соcедей слева, вернее, главным образом, на Марью Ефимовну, сваливается орава из шести-семи внуков; орава эта ежедневно съедает шестилитровую кастрюлю супа, такую же — вареной картошки, несколько буханок хлеба, не считая уймы других продуктов: тушенки, сгущенки и прочего, — и выпивает ведро молока.
Правда, орава эта и помогает, а хозяйство у бабушки с дедушкой изрядное: корова, телята, ульи, огородище такой, что другой конец еле видать...
У Марьи Ефимовны (у них в доме твердо установленный матриархат"? и с внуками управляется именно она) — явный педагогический талант: надо сказать, что работают они все, начиная с семнадцатилетнего Юрки и кончая шестилетней Машенькой, весело и довольно прилежно, этакой дружной сельхозбригадой — будь то прополка огорода, покос или заготовка дров.
Мне интересно, как она с ними управляется.
Способ, оказывается, простой и древний: строгая возрастная иерархия, независимо от пола; командует бригадой внуков самый старший из них, Юрка, и его

Скачать полный текст в формате RTF