ДиН дебют

Артем ЯКОВЛЕВ,

студент экономического факультета КГУ.

LEARNING TO FLY

Кто-то (N) учил нас летать. Мы забрались на крышу моего дома — сначала Толя, потом Рома Туманов, еще кто-то и я. Жека смотрел с последнего этажа, а Сёма с Сенькой, попытавшись влезть на крышу, сломали пролет лестницы и спустились, чтобы смотреть снизу. Стояло лето. Начинался сухой безоблачный день, было около десяти часов утра; воздух в это время еще не успевал прогреться достаточно для того, чтобы наступить жаре.
N стал показывать нам, что нужно делать. Прыгайте с крыши, раскинув руки, — объяснял он, — у вас должно быть такое чувство, что вы сейчас умрете.
Его слова доходили до меня как-то не сразу, словно через какую-то акустическую дымку, преломляясь и резонируя мне в уши своим отражением, так что я слышал словно гудение каких-то переливчатых волн, абсолютно неразборчивое и бессмысленное, отдававшееся в моей голове, как если она была пустой. “Чувство, что вы сейчас умрете”, — услышал я и не обратил на эти слова никакого внимания, но мое сознание сразу восприняло их и словно бы нанизало на некую проволочную нить, которая тут же пошла провисать и раскачиваться в моем мозгу. Душа сформировалась в моей груди в неплотное облачко и поднялась к горлу, и еще выше, чуть не вылетая из меня. И тогда я понял, что это значит — летать.
Первым прыгал Толя. N намазал ему лицо каким-то белым составом, вроде клейстера, и столкнул с крыши. Некоторое время было тихо — мы старались услышать, как Толино тело упадет на асфальт, но почему-то звук падения не достиг нас. Никто не отваживался подойти поближе к краю крыши, чтобы посмотреть, как он там. Через несколько минут мы увидели, как Толя, уже перевязанный (?) и на костылях (??) заковылял по двору по направлению к скамейке. Смутное сомнение зашевелилось у меня в душе.
Рома собрался прыгать следующим. Я не стал смотреть, как он это делает, а пошел на другую сторону крыши, с которой было видно базар, и где прогуливался без дела Женька.
— А ты будешь прыгать? — спросил его я, втайне надеясь услышать отрицательный ответ. Мне уже стало страшно. Женька подумал некоторое время и кивнул. Почему-то для всех, находящихся на крыше, эти странные прыжки представлялись чем-то необходимым и обыденным, и страшные последствия тоже воспринимались, как нечто не опасное, и нормальное. В это время Рома, в свою очередь, упал вниз, и так же побрел на опять-таки неизвестно откуда взявшихся костылях к примостившемуся на лавке Толе.
Я постоял на крыше еще некоторое время, пока мой страх становился все сильнее. Однако, с другой стороны, мне было стыдно, что я, похоже, один здесь испытываю это чувство. В моих мыслях возник образ забинтованного Женьки и других, спокойно, подобно роботам, прыгающих с крыши. Я решительно полез по обломкам лестницы вниз.

Внизу, у выхода из подъезда, сидели Сёма, Сенька и Шурик. Они играли в карты и чему-то весело смеялись. Чувствовалось, что здесь никто не верил в полеты, и мне тоже захотелось посидеть с ними и ничего не знать о том, что четырьмя этажами выше с крыши дома сталкивают вниз людей.

ПОЛОВОДЬЕ

Началась весна, и город залило водой, причем вода была красного цвета. Мы передвигались из дома в дом на плотах, на стволах поваленных потоком деревьев, или — лучше всего — на сорванных дверных створках. Когда ходили в гости, то надевали на шест, которым отталкивались, особую — зеленую — тряпочку, и тогда все знали, что здесь едут в гости, и тоже разворачивали свои плоты; в результате, в гости приезжали целыми толпами. Но хозяева не обижались, потому что еды в домах было вдоволь: ведь очень много людей потонуло, и вода была красной не только из-за ржавчины труб, но и потому, что кровь выходила из утопленников и перемешивалась с вешними водами. Мы обшаривали буфеты в пустых квартирах в целом доме, а потом все садились за один длинный стол, который не помещался внутри здания, и поэтому его ставили на пригорке возле оптовой базы (это было единственное место в районе, которое не залило водой) Была весна, и было весело, и пьяные пары отчаливали, нестройно загребая, цепляясь шестами за неровности дна озера, которое раньше было двором, бултыхаясь, добирались до черневших выбитыми стеклами домов и скрывались в какой-нибудь пустой темной глазнице. Было мокро и холодновато, и судорожным и упрямым весельем мы пытались скрыть, отдалить то неизбежное и ужасное — наступление тишины в безумном городе, с которого сдернули снежный саван.

ВИДЕОКЛИПЫ (УЛИЦА МУЗЫКИ)

На улице стояло раннее утро, но уже достаточно потеплело. И по всей улице слышалась музыка — негромкая, но хорошо слышная. Некоторое замешательство мое перед этим фактом быстро кончилось, потому что стало ясно, что эту же программу передают по MTV: теперь программы и клипы MTV снимались на этой улице, всей пронизанной музыкальными переливчатыми звуками, без грохочущих барабанов и синтезаторного писка — словно бы кто-то непрестанно разворачивал струнный орган или раздувал мехи электрического аккордеона; это было похоже еще на то, как будто листы стали падают на асфальтовую поверхность, и каждый из них подолгу гудит, вибрируя и резонируя звук о стены домов.
В каждом доме можно было включить телевизор и увидеть, что происходит на улице теперь; и С. Прачев, сидя на диване, мягко покачивал головой в ритм и говорил нам: “это классный клип”.
Знакомые названия каким-то странным образом преображались, и те имена, которые я раньше воспринимал как представителей чего-то тяжелого и навязчивого, вдруг выпускали целыми альбомами ажурную текучую музыку. И не только: “Eurithmix” представили свою новую работу, которая была составлена из неогригорианских гимнов в экваториальной обработке. Мы прослушали один сингл с этого альбома. Он показался всем нам цветным, зеленого цвета, и даже в самой атмосфере комнаты словно бы появилось что-то,