Геннадий МАШКИН

ДВА РАССКАЗА

ГЕНЕРАЛЬСКИЙ ЗЕЛЕНЫЙ ЛИКЕР

Наша часть пробивалась из Сальских степей, стремясь соединиться с другой потрепанной дивизией. На штабных картах Степного фронта наше соединение, может, уже и было нарисовано, да на деле наши остатки полка никак не могли примкнуть к тем, хоть оставалось до той части рукой подать — каких-нибудь три километра. Да километры те в степи, с огибом озерца, которое и не дало нам трое суток назад оторваться от немецкой пехоты.
Противник преследовал нас днем и ночью всеми своими наступательными средствами, хотя тоже рассеялся по степям. Мы подошли к озерцу обессиленные, без орудий и транспорта. Кое-как закрепились по отлогому берегу, а перебраться на другой — ни плавсредств, ни других возможностей. Видим поселочек поодаль от озера, вернее, что от него тоже осталось и знаем, что там наши, а пробиться туда батальон не в силах, и те тоже помочь нам не могут. А немецкая частишка в трехстах метрах от нас окопалась полукольцом — оттуда простреливается болото и сухой окрай, что надо проскочить нам, под прицелом.
Правда, и у противника не все ладно в ихнем “орднунге”: видно, орудия ушли по главному направлению, на Сталинград, ихнее же командование решило добивать нас легкими огневыми средствами — даже минометы не подавали голоса. Однако из пулеметов и автоматов фрицы поливали наши окопы, не жалея патронов, выкашивали ковыль и камыши, будто косой. Трех наших посыльных снайперы подловили на солонцовой проплешине по окраю озера, даже ночью вынести трупы не было возможности — под немецкими ракетами видна была каждая камышинка, и первый ледок рассеивал свет над нашим бруствером, как в театре.
На четвертый день затяжного неведенья сидели мы, остаток отделения, в коленце траншеи, выкуривали остатки махры да судачили о том, когда фриц вознамерится сбросить нас в озеро. Сходились на том, что тратиться на нас немцам не резон: сами-де сдадимся — без подвоза и подкрепления долго не протянем.
— Упредят наши маневром, — внушал нам сержант Тарануха тусклым голосом, — затишье нам на пользу. ...Командование соображает.
— Подтянут артиллерию куроеды, — дымнул цигаркой боец по прозвищу Кизяк, — и дадут нам прикурить...
— Самим петрить надо, — ввернул я по своей сибирской несклонности. — В любой безвыходности лазейку найти можно, парни!
Товарищи мои только цвиркнули слюной в стенки, которые и бронебойным снарядом, кажется, не укулупнуть — такая земля нам выдалась напоследок. Мое замечание не подгорнуло общего настроения — заговорили о безнадеге при таком повальном отступлении.
И так растоковались мы, что не заметили, как в наше коленце просочился политрук Тузиков. Проворный был лейтенант, глазки всегда поблескивали, будто смазанные солидолом, и голос, как у ретивого петушка.
— Что приуныли, товарищи бойцы? Почему ропоточки?
Ребята вмиг подтянулись и на корточках, одернули телогрейки,поправили пилотки и обмотки: перед политруком надо ухо держатьвостро — от него до особого отдела один шаг.
— Прикидываем, как покрепче дать фрицам отпор, если начнут наступать, — ответил Тарануха, по-боевому вспучив усы.
— Сами скоро сменим тактику, товарищи, — пообещал политрук и хлопнул по командирской сумке на боку. — Только не отсиживаться на дне окопа! Ваша задача: почаще

выглядывать, бойцы! Следить за действиями противника, упреждать любой его маневр!..
В показ своих наставлений Тузиков встал на цыпочки и замельтешил над бруствером.
— Поостерегся б, товарищ лейтенант, — предупредил я его, — снайпер у них целкий.
— Тебе ли гутарить такое, сибиряк? — отмахнулся политрук. — Пример сметки должен показывать бойцам, Гвоздилин, а не крючиться в траншее!
— Даже у немцев на пряжке выбито: “Помоги себе сам, потом тебе господь Бог поможет!” — вырвалось у меня в запале и тут же я получил кулаком в бок от Таранухи: “К особисту захотел?”
Пришлось прикусить язык: и не за такое нашего брата расстреливали...
А Тузиков и в самом деле вдруг подзамер, покосился на меня с усмешечкой, будто засек провокатора, да вдруг пошатнулся и осел к нашим ногам. Струйка крови потянулась за ним с бруствера — от фонтанчика выше уха — туда в аккурат под пилотку снайпер угодил.
Пока мы пытались выявить хоть какие-нибудь признаки жизни у лейтенанта, по траншее уже передали в штабной блиндаж про потерю, примчался взводный Михеев с санитарами, потом сам комбат Тирских протиснулся.
— Как не доглядели, сынки?
— Сибиряк предупреждал, товарищ майор.
— Выстрела даже не слышали — ветер в ту сторону.
Наш сержант доложил подробно про нелепый случай. Взводный вытер оспистое лицо куском бинта, снял с покойника полевую сумку и процедил:
— Не окопался фриц как следует, а обнаглел как... Пужануть бы их орудийным залпом, комбат...
— У самих-то фрицев явно подвоза нет, — заметил Тирских, выбрал цигарку из рук Кизяка и затянулся. — А у нас и связи со штабом нет... Надо посылать еще связного... Ищите между собой кого поживучее... Потом уж мой приказ...
Повел наш батя по нам запавшими глазами в прожилках по цвету петлиц, будто пытался сам определить такого неубиваемого меж нами, да только рукой махнул. И тут я не удержался:
— Мы, остаточные, теперь, как родня, товарищ майор, выделим такого боевого.
— Красноармеец Гвоздилин мыслит по-сибирски, — поддержал меня Михеев. — У него и соображение, конечно, есть на этот счет.
— Он у нас смышленый, — добавил Тарануха.
— Вот и пусть сообразит по-своему, как доставить донесение в штаб, — теранул челюстями комбат, — как выручить всю братву... Это приказ!
— Есть посоображать...
Когда мы остались прежним составом, мои товарищи скрутили цигарки из последних крошек махры. Мне подали самую толстую как имениннику.
— Сам высунулся, Афоня, не хуже политрука, — заметил Тарануха, мусоля свою скрутку усами.

Скачать полный текст в формате RTF