Игорь ЛАЗАРЕВ

КП МИХЕИЧА

От автора

В этих записках действуют реальные люди в реальных жизненных ситуациях.
Узнавших себя прошу извинить за возможную неточность в хронологии событий.

Ночь была нехолодная. За пять лет жизни здесь, в отрогах Саян, рядом с Енисеем, я заметил, что сразу после новогодней ночи, почти до середины января, сильные морозы как бы отступают. Они вновь будут потом, заберут резко — сразу к сорока, а то и к пятидесяти. Но это будет попозже. А сейчас была тихая мягкая ночь. Может быть, сама природа решила дать людям передышку после тяжких усилий завершить годовой план. Там, на самом верху базальтовой гряды, над отвесной пропастью, на одном из огневых стендов комплекса, — на секретнейшей “единичке”, была подвешена стопятидесятитонная связка, испытания которой должны были поставить долгожданную точку в работах прошедшего года. Этот тип многокамерного двигателя предназначался для установки на новый класс ракет стратегического назначения. Конструкторы круто замесили в нем и современнейшую теорию, и невиданные доселе конструкционные материалы, и предельную для химических компонентов топлива удельную тягу. Как и у большинства военных ракет, старт двигателя был “пушечным”, то есть при пуске тяга двигателя мгновенно возрастала от нуля до полной расчетной. Это делало режим работы камер сгорания в условиях штатного использования весьма напряженным. В циклограммах же стендовых испытаний все эти режимы категорически усугублялись, строго отрабатывались и тщательно контролировались.
После согласования “наверху”, приказом по испытательному району был назначен Ведущий. Для исключения любых неожиданностей в подготовке и проведении ответственной работы были определены еще два Испытателя-советника.
Но двигатель взорвался на первой секунде после пуска. Все произошло моментально, но привычная тренированная зрительная память Ведущего запечатлела, как в замедленном кино, как бы размазала во времени, выход пусковых факелов из срезов камер сгорания. Затем контуры двигателя стали почему-то меняться, и он стал разворачиваться вокруг своей вертикальной оси. Конструкция стремительно теряла устойчивость. Все выглядело так, как изображение на телеэкране при беспорядочном вращении ручек вертикальной и горизонтальной разверток. Камеры сгорания словно раздуло. Они однообразно разрушились и даже не по сварным швам, а прямо по “живому” сверхпрочному серому зеркалу. Цилиндрическая часть камеры, вспоротая каким-то дьявольским ножом, широко вскрылась, словно предлагая окружающим осмотреть ажурные гофры охлаждающего тракта и золотистую поверхность своего нутра. Силовые болты, шпильки сильфонов, бронированные гермошланги лопнули, как сопли, и вся нижняя часть машины, вместе с турбонасосным агрегатом улетела в бездну стендового лотка.
Первейшая наиобязательнейшая в таких случаях команда Ведущего на аварийное выключение двигателя-АВД не дала эффекта. Там, во-первых, уже нечего было выключать, а во-вторых, взрыв разнес и системы огневого отсека “единички” — в нем бушевал пожар. Наконец автоматические системы водяного и азотного пожаротушения сработали. Аварийная бригада вышла из бункера, зашла на стенд. Загнали откатный пол огневого отсека… И еще долгие-долгие часы после этого весь испытательный комплекс, все службы, до сирены “отбоя” находящиеся в безусловном подчинении у Ведущего, напряженно справлялись с последствиями взрыва, руководимые семью каналами шлемофонной

связи Ведущего и его помощников. Вот такая “точка” получалась ранним утром последнего дня ушедшего года.
Минутная стрелка круглых электрических часов, висящих на кронштейне у входа в заводоуправление, еще раз вздрогнула и стала вертикально — два часа ночи. Мы только что вышли из проходной и поджидаем автобус. Не то что разговаривать, даже смотреть не хочется друг на друга. Не хочется или нет сил — почем знать? …Я словно в полусне. Взбодренность после горяче-холодного душа и переодевания в чистую одежду в санпропускнике давно прошла. Самочувствие в норме, одет тепло, как и все здесь: аэродромная, покрытая “чертовой кожей” меховуха, лохматая шапка, унты… Медленно перевожу взгляд с одного на другого. Это все испытатели, измеренцы, работники служб: энергетики, химики, крио-гонщики. Вон стоит Ведущий — курит, молчит, ему, наверное, тоже все до чертей надоело. Вот интересно, люди все здесь молодые, даже очень молодые, там наверху “пашут” как звери, почти без слов понимают друг друга, работают как единый механизм. А как спустятся сюда, к автобусу, особенно после АВД — превращаются в усталых старперов и все им до “лампы”. Стоят, курят, молчат, сплевывают. Как будто тот единый совершенный механизм вдруг развалился на винтики, болтики, шайбочки, шурупчики. Так оно и есть — винтики… А кто же каждый раз там, на Горе, вновь и вновь собирает эти винтики в механизм? Что за сила? Наверное, знаю — это “ум, честь и совесть эпохи”. Смешно, но допустим.
А вот что разрушает этот механизм? Кто заставляет людей уединяться, сторониться и чуть ли не избегать друзей вот здесь, когда все на глазах у всех? Почему каждый старается убедить кого-то, что он ни с кем не общается, не беседует с посторонними, что у него нет никаких ни с кем связей и тем более он ни с кем не переписывается? Не дай бог! И на этот вопрос, наверное, я знаю ответ. Вот Ведущий знает точно. Ему по телефону спецсвязи часто приходится долго объяснять суть той или иной технической проблемы, вызывающей задержку на испытаниях. На другом конце провода обычно терпеливо, под видом знания дела выслушивают. Даже пару раз вставляют этакие специфические термины, как-то: “связки подушек”, “готовность сливов высокого давления”, “точка росы сжатого азота” и некоторые еще, которые уместны при любых испытаниях и даже тогда, когда на стенде вообще нет двигателя. А в заключение с того конца провода доносится неизменное: “Вы меня не убедили и, кроме того, думаю, что ТАМ нас не поймут”. Где и кто это ТАМ, которым не понятен ни один научный, ни один технический довод, но у которых есть право чинить “ускорение научно-технического прогресса”? А я знаю другое: когда друг моего детства Варис Газеев, кинооператор с “леннаучфильма”, будучи в наших краях, все же связался по телефону с испытательным районом, “случайно” попал на спецотдел и, назвавшись, спросил меня, то я …на долгие месяцы был отстранен от испытаний потому, что у тех, кто ТАМ, есть право любым способом не допускать лишних знакомств, так как это может повлечь “утечку информации”. И как в таких условиях жить и работать инженеру, научному работнику? Ведь чтобы жить и работать, в жизни должны быть какие ни на есть правила. А в наших обстоятельствах никаких правил нет: все права и рычаги держит в своих руках “ум, честь и совесть эпохи” со своей тайной и неумолимой службой, имеющей необозримую силу. Они не соблюдают никаких правил. Их ни в чем невозможно убедить, и они отказываются понимать простые вещи, если им это не угодно. Так что эта невидимая сила и этот “ум…” всегда будут иметь чрезвычайные права и удержат их любыми способами, начиная с превращения всех в “винтиков и болтиков”. Но они не ограничатся этой ступенью одурачивания, а пойдут дальше, разделив людей гласными и негласными запретами, сейфами, спецзамками, проходными, зонами, шлагбаумами, цензурой, спецотделами, контрольно-пропускными пунктами… Ведущий курил “Казбек”. Это была молчаливая добровольная дань уважения памяти Начальника испытательного района, нашего общепризнанного лидера, безвозвратно ушедшего от нас. Эти папиросы прода

Скачать полный текст в формате RTF