Юрий ПЕТКЕВИЧ

ДВА НОЧНЫХ РАССКАЗА

ЛУНА

У пышного печального человека Паши Печенкина все на голове выросло очень большим: уши, глаза, нос, брови, рот, волосы. Он приехал умирать в Яблоневку. Когда Паша мечтал, для чего взбирался на дерево ради уединения, его кузина прохаживалась за ручьем и разводила руки в стороны, подымая вопросительно и удивленно брови, потому что полюбила его. Однажды печальный пышный Печенкин упал с вербы и порезал язык травой. Туг же раздался серебряный грохот, Печенкин в слезах открыл глаза: кузина стояла перед ним уже на этом берегу, в мокром платье, и с подола стекали струи в траву, и улыбалась:
— Что, язык прикусил? — Пошли сходим ко мне домой, ты посмотришь на маму, а то она скоро умрет, и ты больше не увидишь ее.
Он почувствовал тоже грусть. У моста находилась запруда, которая держала воду перед мельницей. Они сверху поплевали на поток воды, обрушивающийся с заставок и шумящий, и заглянули под мост: как вода исходит пеной и пузырями в прохладных сумерках, и отправились дальше по песчаной дороге, рядышком, как дети, рука в ручке, и специально шморгали ногами по песку, чтобы пыль пошла. Пыль подымалась облачками у ног, и ветер уносил ее; они же смотрели не на землю, а в небо. Но перед домом тети пышному человеку сделалось страшно. Около дома росли отцветшие липы, и в помещении было сумеречно и тихо, хотя хата оказалась переполнена людьми, которые все сидели и молчали, а если говорили, то шепотом. Печенкин сразу же потерялся и сел среди людей на свободный стул подальше от умирающей. А кузина приблизилась к своей матери и радовалась.
— Тише, — сказали ей, — она заснула.
Паша Печенкин осмелился поднять голову и посмотреть на тетю: она лежала покойно на кровати и — увидел лицо, почти обыкновенное, но печальное, и необыкновенно седые, очень тонкие волосы, даже прозрачные, и — огромный, вздувшийся от непонятной болезни живот. Людей вокруг нее Паша не видел, а только тени. Вдруг старуха открыла глаза, так, что он вздрогнул.
— Почему у тебя мокрое платье? — спросила она у своей слабоумной дочери тихим голосом, но отчетливым в тишине.
Кузина улыбалась. Паша не выдержал и заплакал, едва слышно. Но люди вокруг оборачивались, скрипя стульями, и посмотрели пронзительными глазами. Согнувшись из-за высокого роста, пышный человек выскочил на улицу, и слезы высохли на солнце и ветру. Из дома послышались крики. Это, наверно, кузина рвалась за ним, но ее не пускали. Печальный пышный человек побежал в поле и завалился в траву.
Проснувшись ночью оттого, что светила полная луна, и больной от сырой земли, он отправился домой. Подвывали собаки, все будто вымерло, и оглушительно стрекотали кузнечики. Войдя в свой отеческий дом, в котором все уже давно преставились, и включив электрический свет, пышный человек так испугался, что чуть не умер, и пятки закололо, пока сообразил, кого он видит. — Кузина сидела на маленьком стульчике у холодной печки с палкой в руке, как ветхая старушка, от яркого вдруг освещения с закрытыми глазами, но он никак не желал ее увидеть.
— Отчего волки воют на луну? — открыла глаза и спросила она.
Вида не показав, что испугался, Печенкин ответил:
— От тоски.
— Волки от тоски воют? Нет! — вдохновенно воскликнула кузина. — Волки воют на луну, потому что им так положено. Они видят луну и знают, что им положено выть.

Руки у кузины были белые, как у аристократки, потому что ей, как слабоумной, ничего не доверяли делать. О девичестве говорили только косы, заплетенные и уложенные на голове еще по-прежнему руками матери, но телом и лицом она уже сделалась осенняя, и волосы — седые. Печенкин и кузина молчали. Но от полной луны невыносимо было сидеть даже при электрическом свете, и Печенкин обрадовался, когда потихоньку рассвело, н они выбрались из дома и направились на луг. От прохлады и сумеречного блеска лицо кузины приняло формы еще влюбленнее, и Паша, как она, в прекрасной прогулке под гаснущей луной и серебряным небом, расставлял руки в стороны и подымал брови удивленно и вопросительно.
В полдень кузина опустилась на траву и блаженно заснула, раскрасневшись. Печенкин отправился домой. Деревня предстала совершенно пустынна, люди будто вымерли; все освещалось жарким солнцем — и все в печальном предчувствии. У каменного забора вокруг церкви выросла седая тонкая трава, а Печенкин думал, что это волосы тети, которая умирает, и очень боялся, но трогал седую траву. Он пришел, в свой дом и стал кушать яблоки с хлебом, и вдруг увидел в окне людей, одетых в черное, появляющихся и исчезающих за стеной. Вдруг беззвучно гроб проплыл прямо перед глазами пышного человека, и — огромный живот. Печенкин выскочил на улицу и там доедал свою пищу. Дядя с палочкой за фобом остановился и обернулся.
— Она спит на лугу, — сказал Печенкин про кузину.
Похороны остановились и стали думать. Пышному Печенкину показалось, что живот тети увеличивается на глазах, и он устрашился, что тетя лопнет. В воздухе парило что-то такое, что распространялось из вздувшегося живота. И они пошли на кладбище не обычной дорогой, а дорогой через луг, потому что кузина всегда очень крепко спала. Печенкину внутри процессии, вместе со всеми, сделалось весело, но он представлял, как испугается кузина, проснувшись одна и со сна увидев похороны на лугу, впервые забредшие сюда.
От дороги до места, где она спала, оказалось еще расстояние. Но идти процессии по лугу и уже не по дороге, неизвестно куда, было нельзя, и Печенкин поспешил по густой траве к спящей кузине. Подойдя тихо, чтобы внезапно не разбудить, Паша попал — как в другой мир. Лицо ее раскраснелось свеклой, по губам ползала оса, и кузина все время шевелила губами и сдувала ее дыханием; платок развязался, поседевшие волосы оказались такие тонкие, что прозрачные, и на траве — зеленые. Она спала с поднятыми ногами, которыми опиралась о ствол вербы, платье съехало, Печенкин впервые увидел ее взрослые помятые бедра, — в тени дерева они сверкали бледной голубизной на пятнах солнца. Во сне она чесалась. Комариные красные волдыри напомнили пышному человеку о детстве, и он растрогался и заплакал. — Солнышко, солнышко, — стал он звать кузину. Но лицо ее оставалось необычайно безмятежное. Из процессии подошел мужик и громко, так, что сам Печенкин вздрогнул, сказал:
— Тут не разбудишь! — Потому что больно ей роскошно, — пояснил грубо мужик. — Отнесем к гробу: она должна почувствовать и сама проснется.
Он поднял ее за руки, а Печенкин за ноги, и они понесли спящую, как пьяного человека. Спина, заднее место, подол платья и коса ее ехали по верхушкам трав, и влюбленная кузина во сне постатнывала. Мужик взялся за кисти ее рук, как за ручки носилок, и даже шел передом, и так крепко черными лапами сжал нежные руки кузины, что они еще больше побелели.
Они положили ее перед процессией. От перенесенной тяжести Печенкин вспотел и запыхался, свет для в его глазах померк, от этого кузнечики затрещали для него сильнее. Мужики у гроба менялись и те, которые отдохнули, и те, которые передавали гроб, вытирали без конца лбы рукавами. Пот лился с мужиков ручьями, и даже пиджаки их прилипли к гробу. Вдруг кузина еще во сне улыбнулась и открыла глаза.
— Умерла? — спросила она восхитительно.

Скачать полный текст в формате RTF