Эдуард РУСАКОВ

ДЕВА МАРУСЯ

Эта история произошла давным-давно, еще в конце пятидесятых. Некрасивая скромная девушка Маруся Гусева жила вдвоем с матерью на окраине Кырска, на берегу Енисея, в старом деревянном двухэтажном доме. Маруся мечтала о ребенке. Не о муже, не о любви, а вот именно о ребенке. Он ей снился, мерещился, грезился. О мечте своей она, разумеется, никому не рассказывала, стеснялась. Не то что замуж выйти, она даже просто познакомиться с парнем каким-нибудь не решалась. Или уж такой у нее был робкий характер, или строгая мать воспитала ее в страхе перед мужчинами — трудно сказать. Но только Маруся даже в парк на танцплощадку заходить робела. Пройдется с подружкой, такой же невзрачной, по центральной аллее туда-сюда — и домой, к строгой маме. А на танцплощадке — фокстроты, танго, полечки гремят, парни гогочут, девчонки хихикают. Тянет, но страшно: “А вдруг — пригласят на танец? Как я с ним буду? Обнимет ведь, руку на талию положит... Страшно!” От одной лишь мысли о чем-то подобном ноги подкашивались, сердце начинало биться часто-часто, во рту пересыхало. Так и жила тихоня, как мышка в норке. И никому, даже подружке своей, не рассказывала о заветной мечте. А уж матери — и тем более.
Сколько раз Маруся просыпалась с мокрыми от слез глазами и шептала: “Деточка моя родная...Солнышко мое ненаглядное...” Это значит — опять ей ребеночек снился, опять он агукал беззубым ротиком, пускал пузыри и смеялся бессмысленно. Господи! Если бы это — да наяву...
Знала Маруся, что никогда не сможет выйти замуж, — с ее-то веснушками, белесыми ресницами, кривоватыми зубками… Да с ее-то характером! Кому такая нужна? И давно уж смирилась она с одинокой своей судьбой. После седьмого класса ушла из школы, устроилась на макаронную фабрику, там и работала.
Однажды летом, в разгар июльской жары, Маруся Гусева загорала неподалеку от дома, на берегу Енисея, постелив на камушки свой халатик. Место было пустынное, тихое, Маруся специально выбрала, чтобы ее никто не стеснял, никто не видел. Лишь какие-то ребятишки ловили поблизости рыбу. Маруся лежала на спине, с закрытыми глазами, раскинув ноги. Солнце вовсю припекало. Маруся расслабилась, задремала — и в полусне ей почудилось вдруг, что жаркий поток золотых солнечных лучей обрушился на нее сверху и потряс ее душу и тело. Она содрогнулась, ойкнула — и проснулась, тяжело дыша.
— Что такое? — прошептала Маруся. — Ничего не понимаю...
Рядом никого не было. Даже мальчишки, которые только что галдели неподалеку со своими удочками, ушли, убежали в другое место. Никого. И все так же палит полуденное солнце.
— Что со мной? — лепетала Маруся, чуть не плача и тут же смеясь от совершенно необъяснимого счастья, захлестнувшего вдруг ее существо. — Кто мне объяснит — что со мной?..
Ей было хорошо как никогда. Хорошо и немножко стыдно. Казалось, грудь дышит легко, широко, распахнуто, а в животе ноет сладкая тяжесть, растекается блаженная истома. Маруся вздохнула, закрыла глаза и еще немного полежала на спине, словно приходя в себя. Минут через пять она отдышалась, медленно встала, накинула халатик на горячие плечи — и шаткой походкой направилась к дому.
Прошел день, два — и Маруся забыла о странном ощущении, испытанном ею во время, так сказать, солнечной процедуры. Но спустя неделю пришел срок для обычного девичьего недомогания, и Маруся вдруг обнаружила, что нет ничего, и еще два-три дня прошло, а так-таки ничего и не было. Она тщетно ждала неделю, две, три... С каждым днем Маруся все отчетливее ощущала, что с ней что-то происходит, какие-то странные внутренние перемены. И даже внеш

не она изменилась — бледное веснушчатое лицо окрасилось нежным румянцем, округлились щеки, набухли груди. Иногда она чувствовала в груди, под сосками, болезненное токанье, остренькую такую пульсацию.
— Боже, что со мной?!.. — в ужасе шептала Маруся, прислушиваясь к происходящим в организме переменам.
Однажды вечером, во время ужина, ей вдруг стало плохо. Так замутило, что Маруся выскочила из-за стола и скрылась в туалете. Вернулась бледная.
— Что с тобой? — нахмурилась мать.
— Ничего... — прошептала Маруся. — На работе устала.
— Смотри у меня, — и мать глянула подозрительно. — Смотри, девка...
Маруся стала, наконец, замечать, что у нее растет живот — и скрыть это было почти невозможно. Марусе казалось, что она сходит с ума. Она ведь не была дурочкой, кое в чем разбиралась, от подружек знала о том, чему в школе не учат, — и вот она видела, что с ней происходит то самое, что бывает с неосторожными девушками. Ох ты, господи боже мой... Но ведь я же — ни с кем!.. Как же так?
Как она ни перетягивала пояс, как ни прятала свой растущий живот — мать ее разоблачила. Поздно вечером, когда Маруся уже укладывалась спать, мать вдруг подошла к ее кровати, грубо откинула одеяло, задрала подол марусиной ночной рубахи — и воочию убедилась в том, в чем уже и не сомневалась. Факт — налицо.
Маруся зажмурилась.
— Ах ты, сучка белобрысая, — произнесла мать охрипшим от гнева голосом. — Вот чего я боялась... Кто он? Говори! Говори — или душу вышибу!
Маруся натянула на себя одеяло, вжалась в стену.
Говори! — заорала мать. замахиваясь. — Паскуда!
— Н-не знаю, — прошептала Маруся. — Я ни с кем... никогда... Честное комсомольское!
— Говори — кто он?!
— Н-никто... Я ни с кем...
— Да я же не слепая! — кричала мать. — Это надо же — такое пузо... Теперь и аборт поздно делать. Ну и тварь... Вырастила я поганку, себе на позор!..
Маруся заплакала. Что она могла сказать в свое оправдание?
На следующий день мать потащила ее в женскую консультацию. Врач осмотрел ее, выслушал сбивчивые объяснения — и сказал, что все это очень странно.
— С одной стороны, — сказал врач, — ваша дочь является несомненной девственницей, а с другой стороны...
— Доктор, уж хоть вы-то мне голову не морочьте, — грубо перебила его мать. — Вы мне просто скажите — можно еще сделать аборт?
— Что вы, какой аборт? Ни в коем случае. Но меня смущает...
— Вам-то чего смущаться! Это мне от стыда — хоть в реку!
— Да погодите вы, — продолжал сомневаться врач, — может, рано еще пугаться? Может, она себе все это только внушила?