Афанасий ПОГУДИН

РАССКАЗЫ О НАШИХ ЛЮДЯХ

СОВСЕМ ДРУГОЕ ДЕЛО

За огородами зады. В Михайловке с них началось переустройство села. Иван тогда на сходе граждан хотел выступить.
Косил он на своей деляне. Как взмах, так, считай, клок сена. Июль прожили без дождей. Усохшая трава недовольно шуршала. Как проволока. Когда косишь ее молодую, сочную, коса шла в ней так мягко... Но ничего: все-таки сено — не солома, какое грубое ни было. Иван косил легко и непринужденно, с удовольствием: себе. В колхозе за ним никто не мог угнаться. Размахался —не остановить. За весь прокос от дороги до черемушника через всю поляну ни разу не точил литовку бруском. В конце прокоса вскинул ее на плечо и — увидел на дороге черную “Волгу”, а на кошенине кто-то в белой рубашке с короткими рукавами, отмахивая комаров, поджидал его.
— Косишь здорово, — похвалил он подходившего Ивана. — А знаешь, что, пока не заготовили корма для общественного животноводства, себе косить не разрешается ?
—Знаю, да ведь руки чешутся: на пензии я —,попробовал отшутиться Иван. — Вот-вот пойдут дожди.Что тогда? Черное сено. Трава и так уже перестояла, потеряла соки.
— Раз руки чешутся, то вон на косогоре совхоз мечет стога, пойди туда и почеши, помоги. Рабочие видят тебя и думают: ”Кому-то можно себе косить, а нам нельзя.” Побросают вилы и грабли и тоже пойдут себе косить.
— Стало быть, и на пензии не все моги?
— Стало быть.
— Ладно, пойду спрячу литовку
Иван засунул ее подальше в кусты, чтобы кто ненароком не напоролся на нее,и увидел ,что “Волга” все еще стоит. Он заторопился к ней, но она перед самым носом “чефиркнула” и укатила. Ивану стало стыдно перед самим собой: так обмишуриться! Его и не собирались подвезти. Дома он не рассказал о случившемся. Косить не разрешается. Такой порядок.
Когда совхоз сметал последние стога — сено зеленое! — в тот день с северо-запада надвинулась темносиняя туча, почернел небосвод, ближе к обеду засверкала молния, загремело, подул холодный ветер, разразилась гроза с сильным ливнем. Размякли пыльные дороги. По ним ни пройти, ни проехать. Грязь по щиколотку.Кто как мог потянулись на свои покосы. Иван тоже.По обочинам дорог, где напрямик по болоту, через гору добрался до своего. Его покос самый дальний на пути в райцентр. Издали он увидел, что трава скошена и сена уже нет, увезено. Иван просвистел:”Фю,фю.фуу”. “Вот так так”. Не поверил своим глазам. Подойдя, наклонился, потрогал рукой кошенину: нет ,не показалось; потер глаза. От обиды и досады на самого себя чуть не заплакал и выругался:
— Так тебе,дураку этакому и надо! Послушался! Не послал подальше.

С сжатым сердцем он вытащил литовку из кустов, “потюкал” там-сям на остатках своего покоса, на прогалинах, между кустов, возле дороги, быстро устал и засветло вернулся домой. А там пирушка. Во главе стола на Ивановом тронном месте, откинувшись на спинку стула, восседал в светлосером костюме захмелевший тот самый начальник, который прогнал с покоса. Сын Митрий вылез из-за стола, пояснил, что Анатолий Сергеевич с заведующим отделов объезжал хозяйства района и в дождь застряли напротив ихнего дома. Он пригласил их заночевать, машину трактором отбуксировал в гараж, там её помоют, а к утру дороги обдует, они подсохнут. Анатолий Сергеевич не отказались и решили за одно отпраздновать успешное завершение сеноуборки.
“Выпить захотели, стало быть”, — мелькнуло у Ивана в голове. Он не возражал. — Пожалуйста. Изба просторная. Места всем хватит.
— Они на сеновал хотят, — сказал Митрий, повёл к столу и представил:
— Отец. Иван Егорович. В колхозе был старшим конюхом, в совхозе — бессменный скотник. Его трудовой путь отмечен орденом и Почётными грамотами.
— Встречались, — ублажил Анатолий Сергеевич. — Нам больше бы таких работников.
А в голосе ржавчина. Он предложил тост за Ивана Егоровича, за передового труженика села.
Что дальше будет. Иван в своём доме, но как непрошенный гость, постоянно чувствовал на себе холодящий взгляд Анатолия Сергеевича.
Невестка Нина в белом переднике, опрятная, убирала тарелочки, мыла их, снова расставляла, приносила приготовленные кушанья, но была не гостеприимная, не улыбалась, как на работе. Заметно, что ей неловко от оглядывающих её мужчин при муже, хотя тот, захмелевший, может, не замечал её смятание, гордился своей красавицей. Мани дома не было: ушла достать ещё водки. Она знала, кто до сенокоса накупает водку с тем, чтобы потом, когда запретят торговать ею до окончания сдачи хлеба государству, втридорога продавать ее из-под полы. Вернулась не с пустыми руками. Вошла в избу в шерстяных носках: сапоги, запачканнные грязью, сняла в сенях. Горделиво поставила на стол две поллитровки. Компания оживилась. Сразу же подняли тост за здоровье Марьи да Ивана:”какая Марья без Ивана!”
Анатолий Сергеевич время от времени пристально приглядывался к Ивану, даже становилось как-то не по себе. Когда гуляки отвлекались от своего Анатолия Сергеевича, о чем-то заспорили между собой, он подался туловищем к Ивану и язвительно так:
— А трава-то все-таки скошена. И сено-то увезено.
— Да-а. Кто-то, — Иван чуть не ляпнул: ”Не побоялся, — сказал. — Кто-то не поленился.
Маленькие хитровзглядые, заплывшие глазки округлились в недоумении. Анатолий Сергеевич на минутку задумался, глядя в пустую рюмку. Никто не слышал их разговора.
С сеном стало худо. Повторилось и на второй, и на третий год. Коровенку кормили наполовину соломой. Иван догадался:как только совхоз уберет сено на косогоре, откуда виден Иванов покос, как в насмешку, кто-то кому-то сообщает. Невидимки не ждут разрешения, быстренько управляются. На четвертое лето Иван улучил тот момент — и туда. Три здоровенных мужчины

Скачать полный текст в формате RTF