Виктор АСТАФЬЕВ

ИЗ НОВЫХ ЗАТЕСЕЙ

УМИРАЮЩИЕ ОГНИ

Я увидел это по телевизору. По нему ныне много показывают всяких разных ужасов, но то был не ужас, а почти из потустороннего, из невообразимого, отчего берет оторопь и чего осмыслить невозможно.
Это превыше человеческого разума.
В центре многолюдного города Сеула случился обвал. Провалилась площадь в метро. Дело было к вечеру, потому что в домах горели огни, но еще возможно было снимать, и безвестный кинооператор выполнял Богом ему определенную работу, снимал страшную трагедию.
Как-то невзаправдешно, играючи во все расширяющуюся воронку скатывались машины, не смогшие затормозить, троллейбусы, автобусы, велосипеды, мотоциклы, люди, не сумевшие вовремя остановиться, роем, рассыпаясь на ходу, катились в тар-тарары торговые сооружения, киоски, павильоны, какие-то будки, но яма-прорва все вбирала и вбирала в себя неумолимо и неотвратимо то, что было обречено. Вот и до домов дошло.
Огромный, этажей в двадцать, дом на заднем плане экрана начал оплывать, разваливаться, сорить вокруг и взрываться пылью.
Но прежде, чем все это началось, в доме стали гаснуть и умирать огни, не вдруг, поэтапно, будто стирал кто-то светящуюся полоску за полоской, этаж за этажом, лишь где-то потерянно, забыто светилось секунду-другую, искрило окно или дверь, и вот чернел, исчезал и этот свет насовсем.
Длилось видение недолго, дом и окна его погибли в несколько минут. Так же, наверное, умирали другие дома и огни в них, но или оператор успел снять только этот дом, что был напротив, или осознавал лишь то, что происходит на глазах, ошеломленный еще одной человеческой трагедией, и не заметил гибели других строений, человеческих прибежищ.
Однако теперь я знаю, наглядно знаю, что, если начнется светопреставление, свет, прежде чем кончиться всему живому на земле, умрет первым.
Судя по тому, что творится на свете, ждать этого осталось не долго. Одни правители, показывал гонор, и чтобы припугнуть соседей, будут сжигать целые города и государства карающим оружием, от которого одна защита — ответный удар. Недавно пересевшие с коней и верблюдов шейхи и какие-то темнолицые вожди, не отличающие убийственную силу дубины и копья от водородной бомбы, тайно приобретут, купят, хотя бы у нас в России, оружие, способное уничтожить и наших, и ихних, и этих голожопых богатеев, пляшущих вокруг древнего костра.
Наши генералы за еще одну досрочно повешенную звезду на погоне, за куш на подмосковную виллу продадут, что угодно; лобастые и лукавые конструкторы соорудят сверхсекретное оружие ради все того же престижа и чтобы, как они говорят, “сохранить рабочие места” для себя и бестыжей орды на “перспективном направлении” в “науке” и не менее перспективном производстве; полуголодный российский офицер, ради квартиры в городе и шубы для жены,

продаст вверенную ему кнопку; из приблатненной шпаны призванный безответственный солдат самой разболтанной армии за поллитру отдаст хоть себя, хоть охраняемый им объект... И тогда....
Я снова и снова явственно вижу умирающие в современном доме современного города огни, и меня охватывает чувство покорной беззащитности, я начинаю, хотя и смутно, понимать, что такое слово — рок.

ОН ПОСЧИТАЛ СЕБЯ НЕКРАСИВЫМ

Среди многих старых городов Европы, я утверждаю, что они и есть украшение ее, но не современные монстры-города и не столицы со всунутыми в их жилую часть многозубыми протезами — зданиями современной архитектуры, так вот среди старых городов боснийский городок Мостар занимает в моей памяти особое место.
Но прежде, чем попасть в Мостар, разноплеменная бригада советских писателей, состоящая из четырех человек, погостила в Сараево. Были мы в Боснии по случаю тридцатипятилетия освобождения этой славной республики от немецко-фашистких захватчиков и многое услышали, узнали, хорошо погуляли с гостеприимными хозяевами, но мне хочется рассказать не о многолюдных празднествах и гуляниях, а об одном загадочном кафе, которое стояло на обрывистой и каменистой горе, доступ на гору был лишь один, откуда-то в обход, с тылу. Ничего такого особенного с виду в этом кафе и в горе, почти со всех сторон обрывистой, неприветливо голой, не было.
В самом кафе опрятно, однако очень уж бедно, меню скудное — кофе черный, чай, коньяк, пиво и какая-то немудрящая еда. Посетителей в кафе мало, но что-то густовато людей в официантском снаряжении, которое, впрочем, состояло из белого фартука и белой же рубахи с бабочкой.
В отдалении, возле стеклянной стены за столиком сидело две девушки и два мужчины, один молодой, интеллигентно и строго одетый, и пожилой мужчина, пристально в нашу сторону смотревший.
Мы недоумевали — зачем нас на эту гору завез наш боснийский опекун? Мы уже много занятного увидали. Я подумал, что босниец, поэт и переводчик Изет Сарайлич хочет, чтобы мы еще сверху посмотрели на аллею, ведущую к горе Игман, где снималась знаменитая сцена в самом знаменитом довоенном фильме “Большой вальс”, но ошибся.

Скачать полный текст в формате RTF