АНДРЕЙ ФИЛИМОНОВ

ИЗ ЦИКЛА “ГДЕ Я БЫЛ...”

***
Где я был? Что тебе рассказать? Сказку? Перевести с листа?
О подвигах ящерицы, вернувшейся без хвоста,
проигранного в споре с павлином.
Про комара, обернувшегося скрипачом в метро,
не убитого белокаменным исполином.
Про остров Москва что тебе рассказать?
Принц ложится с лягушкой в кровать,
чтоб по утру, облажавшись, пенять
на зеркало. О поле минном,
вернее, о Минине и Пожарском,
которых видно (если напьёшься)
на площади, где плаха, часы и мощи,
где лучше, чем русским, быть баском.

Потому что вконец озверели стражи порядка.
Где я был? Сторожил серым волком капусту на грядках.
Потому что зайцы — повторюсь — озверели
и ушами не хлопают, а стригут.
И кудрявых, сидящих на мели,
делают лысыми в пять минут.

И воздух там — не дышать, а стрелять — мишень,
просверленная тысячью сирен.
А на Лубянке, между Харибдой и Сциллой,
торгуют текилой.
Теперь ты знаешь, кто я, я вот я,
извини, не понимаю кто ты.
Видимо, среднее между “право руля!”
и автопилотом.

Там, куда мы летим, нет ничего.
Но бодрая здешняя нежить — достала.
Там мы умрём в чистоте, станем, как воск,
а воск для свечи — куда лучше сала.

***
Сон пришёл — лишь я снял штаны —
Зол как мышь и суров как дятел
Сон покруче берлинской стены
выстроенной вокруг кровати

В этом гетто друзья предают и все
врут глаза под подушку спрятав
Катят на чёртовом колесе
из Нагасаки в Саратов

От кошмара меня спасает комар
Он вставляет мне в ухо дрель
Но спаситель мой получает удар
от которого взвыл бы и зверь

Зверь, однако, — я сам и выть
мне до прихода охотников.
“Знакомые лица” — скажу я. — “Вы
дети лейтенантов и плотников”.

Вы убийства поэтов поклонницы
и вы боящиеся простой жены
Приидите в Царство моё бессонницы
где ни жизнь ни смерть не важны

***
Нет, не стихи, но подай карандашик очиненный.
Ты любила меня по причине того,
что я мог беспричинно
двинуть слов орды на столицу Прекрасных дам.
Но что ты вынюхиваешь там?
Как может пахнуть окурок?
А мой рот?
Ты любила его.
Шёл ремонт.
Из последней любви обдирали мы штукатурку.
Я устал, как сталкер.
Как звучит старое кресло-качалка?
Пахнет оно черным блюзом.
Любишь его? Но зачем лить в чернильницу слёзы?
Вина нет.
Вот тебе bottle-neck.
Обручальные кольца заложены.
Вот гитара вползает тебе на колени,
бедра, срезая, как ножницами
розу. Лучше я сделаю другую зелёную розу
из зелёной бутылки.
Всё равно ты меня не боишься, сыграй, а?
Что-нибудь из затылка
последнего самурая.
Мы вернулись в пушистый город разными поездами.
Тополя — это женщины с бородами.
Прошлым летом я любил тебя часто, ритмично.
Теперь открывай кавычки:
“музыка” — слово из шести букв —
и “любовь”.
Проверь по горизонтали.

***
Ты — женщина, загадочная как кубик
бульона,
в который спрессованы птицы.
Отрываешь ромашке голову,
за то что не любит
никто. Но ромашке не стоит сердиться.

Ты бормочешь стихи, слезу торопя,
но сенсорность твоя — не моя забота.
Скажи, что такое поэт для тебя,
как не сумма дней без любви и работы?

Выдумать проще, чем объяснить!
Один профессор логики задушил жену.
Я из сердца выплеснул страшные сны,
как воду из сапога,
что тянет ко дну.

И в воде и в земле мы находим покой.
Убивая, становимся сами собой.
Задохнувшихся рыб находим в консервах.
От греха душа покидает строй
измученных нервов.