Алексей ВУЛЬФОВ

РАЗМЫШЛЕНИЯ
О ЛЕТЧИКАХ

Светлой памяти дорогого
Бориса Федоровича Сударева

От автора. Со времени написания этих заметок прошло три года. Кое-что с тех пор изменилось...
Я много и интересно полетал, грех жаловаться. Будучи вписанным в полетные задания вместе с экипажами, “освоил” все типы ныне летающих гражданских самолетов — от Ил-14 (представьте себе!) до Ту-204. Авиация неожиданно стала одной из путеводных звезд, тем, за что переживаешь не понарошку.
Я был совершенно очарован, когда делал эти наброски. Поэтому и готов представить их публике.
Попав в среду летчиков, где и мечтать не мог оказаться, я не столько не знал, сколько не помнил о призраке беды. Блаженная неизвестность очередных предстоящих полетов и фантастический их калейдоскоп продолжались себе, словно счастливые детские сны, пока не случилось тяжкое несчастье: катастрофа на Шпицбергене вместе с другими жизнями унесла самого близкого авиационного друга, старшего товарища, дорогого моего Федорыча.
Он был светлым, открытым, редкостно обаятельным, добрейшим человеком. Он был из тех, кто самим своим присутствием на свете помогал окружающему бытию. Его любили, уважали все — а это уникально для жесткой летной среды. Под его влиянием (и тем более с ним!) летать было празднично и безмятежно. По всем канонам с ним ничего не могло случиться. Однако вот случилось...
Я был во Внуково, когда хоронили экипаж.
В факте гибели Федорыча усмотрелось смещение важнейших жизненных понятий и устоев.
К катастрофам нельзя привыкать, это очень опасно. А сегодня на моих глазах одна огромная катастрофа под аккомпанемент отчужденно-вежливых голосов телеведущих поглощает российский воздушный флот — священное, бесспорное достояние всей нашей истории.
Я начал понимать, что причины горького явления, когда рожденные летать превращаются в рожденных ползать, увы, очень глубоки — они в нравственном увядании всеобщем. В молодых летчиках, поторговывающих ширпотребом или, куда хуже, готовых убить себя и людей за стопку долларов, я начал различать горькие симптомы явного кризиса самой человеческой породы.
Ненавижу свой век за Иркутск, Междуреченск, Заир и мн.др. ( впрочем, топонимы-то, конечно, ни при чем...). Нет этому оправдания.

Презираю свой век за полунищих стариков в выцветших летных куртках, бывших аэрофлотовских асов, получающих на склоне лет тристарублевую пенсию. Нечего говорить, что они — легенда, о любом книгу пиши — не ошибешься; но к тому же поверьте, сограждане — каждый из них за свои летные полвека спас от гибели хотя бы одну живую душу, а на самом деле, конечно, больше, ведь летчики гораздо чаще спасают, чем убивают. И вот сих великих стариков подло ограбили и вышвырнули на обочину жизни, когда их мужество и талант уже не нужны.
Нельзя смотреть на этих глуховатых гномиков (а все равно — подвижных, смешливых, сильных), как они во внуковской булочной скрупулезно считают перед кассой мелочь, наконец, опустив на блюдце монеты, произносят серьезно, внятно, как доклад: “Три полсотни, печенье!”
Достояние нации...
Я очень жалею и самолетики наши, которые едва летают. Они нынче разноцветные, словно попугаи, и этим напоминают густо накрасившихся престарелых дам... Наверное, они потому продолжают летать, что у самолетов, как у людей, велика сила привычки. Самолеты хотят летать не меньше людей.
Еще ненавижу наш век за то, что парни, стремящиеся в авиацию, не могут закончить летное училище, отлетать программу из-за того, что нет денег на топливо.
Не принимаю и ненавижу современные финансовые законы, объявленные “неизбежными” и “единственно возможными”, из-за которых погибает все лучшее на нашей земле. А летчики, авиация — это, несомненно, из области лучшего.
С гневом и чисто авиационной непримиримостью отрину любые попытки самых логичных объяснений происходящего, на которые горазды иные “экономисты”-доброхоты, герои телевизионного ящика — потому что я слышал эти рыдания, и как раздалась в едином вакууме горя команда “На кра-ул!”, и как парадные сапоги почетного караула впереди процессии ударили по асфальту...
“Все это эмоции”,- скажут доброхоты. Да, они не любят эмоций.
Прямое проникновение мещанства, торжествующей заурядности и тем более криминала в сферу Высокого убийственно, ибо Высокое, в силу высоты своей, беззащитно от такого зла.
Приторговывающий летчик — это приговор государству, общественному устройству, породившему подобное. Летчик — это тот, кто летает, — и все. Потому что это значит очень много.
Ведь работа летчика действительно для избранных по целому ряду свойств; для способных набирать проходные баллы на ежедневном экзамене летной судьбы... Так было, так будет, пока человек на летательном аппарате поднимается в небо, становясь на грань заповедей Божьих. Пока в кабине пилотов будет находиться при исполнении служебных обязанностей человек в белой рубахе с погонами.

Скачать полный текст в формате RTF