Алексей АВДЕЕВ

СЧАСТЛИВОЕ
ДЕТСТВО

Владимир Даль подробно, доходчиво объяснил значение слов. А вот дедушки и бабушки в военное и послевоенное время значение слов “детский сад”, “детские ясли”, хоть убейте, не объяснили бы вразумительно.
Они не Даль. Они представляли: раз “сад”, значит там растут яблони, груши, в лучшем случае малина, смородина. Их детство прошло, как они говорили в “Расеи”, потому помнили сады. А раз “Ясли” — значит кормушка для лошадей или коров.
Помнили старики былые времена, когда ходили в церковь, где им читали и объясняли Закон Божий, и что Спаситель наш Иисус Христос родился в яслях.
К чему я об этом? А к тому, что моему младшему братику служила и яслями и садиком завалинка, а я был и нянечкой и воспитателем, и заведующим этих заведений. Завалинка была очень удобной: не высока — около метра и такой же ширины.
Мягко на завалинке. Земля, засыпанная по осени для утепления дома, сразу по весне утаптывалась босыми ногами ребятишек, любивших погреться на весеннем солнышке и пожевать серы лиственницы. Лишняя земля осыпалась с завалинки, а оставшаяся превращалась в пыль. Даже в дождь на завалинке было сухо — крыша защищала.
Повезло нам с братиком здорово. Ему “стукнуло” четыре, мне девять лет. Хранила нас судьба. При всех ее превратностях — и голодно и холодно — мы не болели, по больницам с нами не возились.
Братик был крепенький, с большим, в виде глобуса, животом. Живот у него всегда не прикрывался: холщовая домотканная рубашка доставала только до пупа. Мать экономила, когда шила рубашку, он быстро рос — торопился!
Говорить за свои четыре года братик не научился: все бекал да мекал. Недаром старшие прозвали его “Немтырь”. Ага, Немтырь!
Он все понимал и своим тарабарским языком мог матери многое поведать: как им проведен день — словом, отчитаться.
Везло брату — его жалели маленького. И мне везло. В свои, считай, детские годы мне доверяли:
стеречь все домашнее хозяйство, то есть дом, огород, живность;
няньчиться, воспитывать братика;
натаскать из лесу сухих сучков: варить ужин с приходом матери с работы, уставшей и голодной, как и мы;
ходить на покосы за щавелем, когда уложу братика спать;

накормить братика в обед борщом из щавеля и самому пообедать.
Ножиком не пользовались — нечего резать. Хлеба и в помине нет, летом не причитается ни кому — рук не порежешь.
Самостоятельности, инициативы мне представлялось неограниченно. Дневной директор!
Что самое главное в моих обязанностях, я не знал. Но твердо усвоил: раз много доверяют, значит и спрос как следует. На то нам самим Богом дана шкура. Шкуру эту тогда почему-то называли “барабаньей”. Я, что — инструмент симфонического оркестра? Трещала, правда, иногда шкура, но совсем не ... рвалась.
Уйдут старшие всей двадцатидворовой деревни на работу в поле — мы, ребятишки, хозяева.
Братик за свои танки, трактора, машины принимается. Негодные железяки от комбайна, трактора, сенокосилок поржавели, но еще живут второй жизнью, помогают воспитываться братику. Только по его раздельным звукам легко определить: “ДУ-ДУ-ДУ!” — это машина, тащит по завалинке кусок ржавой гусеницы от трактора и произносит: “Тр-р-тр” — это трактор, а берет часть пилы от сенокосилки (сегмент), делает вираж в воздухе, сопровождая этот полет: “У-У-У-У” — значит самолет. Забавляется братик. Хорошо. Смотришь, а он уже гараж для своей техники делает: выроет яму, да норовит в подгнившем бревне стены дырку проковырять — дальше упрятать свой “трактор”. Нашлепаю его. В отместку он норовит бросить в меня “трактором” или “самолетом” — убегу. Он опять сам себя воспитывает.
Обед подходит. Ухватом достаю из русской печи ведерный чугун со щами. Обедаем по большой миске. Мал — мал, а литровую посудину опорожнит, рубашка у братишки поднимается выше пупа. Значит наелся! Вывожу его на крылечко. Пописает — опять укладываю. Глаза у братишки большие, голубые — “блюдца”. “Блюдца” медленно, медленно мутнеют и закрываются: спит братик, засопел. Вот и слюнка просочилась у краешка рта, потекла по щечке. Наверное, во сне сахар видит, может конфетку!
На цыпочках выхожу из дома, закрываю дверь на ржавый висячий замок без ключа. Бегу к Ваньке — двоюродному братишке: