Антон НЕЧАЕВ

ВЕТЕР

***
Тебе, столь много о земле знающему,
тебе, покидающему эти края,
судьбой не хранимые,
я пишу посвящение тебе, брату своему
уезжающему,
печальное посвящение от своего имени.
Тебе, члену тайного ордена
мечтающих наладить землю, которая стонет
разбитая,
тебе, вовремя определившему где родина,
пишу посвящение, радуясь и завидуя
тому, что сквозь стоны и вопли
ты услышал зов земли, которая тебя ждет...
А моя родина меня издалека позовет ли?
Как ты думаешь? Я думаю, не позовет.
Поэтому тебе, обретшему вновь начало
на той земле, которую ты никогда не видел,
тебе, как и всем уезжающим отсюда — слава!
и прости меня, если я тебя чем-то обидел.
Пока ты, привстав из болота, только
приподнимаешь полог
и заглядываешь в мир, но уже рвешься
в сложное мировое месиво;
а когда здесь старый скрипач играет
“семь сорок”,
мне безудержно грустно, тебе почему-то весело.
Мне поделом — я никуда не иду,
тебе веселиться — я пророчу тебе в будущем
радость.
Ты помнишь? — Мы назначили встречу
в каком-то году,
когда уже пройдет молодость, но еще
не наступит старость;
на нейтральной земле мы будем друг друга
ждать,
чтобы встретиться снова, обняться,
чтобы поговорить и узнать,
кем мы стали и суждено ли мечтам сбываться.
Десять лет на то, чтобы нам измениться,
много ли это? Не знаю пока.
Жаль, что время до неузнаваемости меняет лица,
а подчас и души, и имена.
И может я вовремя на встречу приду,
и ты вовремя... Но время, всегда медвежья твоя
услуга!
На назначенной встрече, в каком-то году
у метро в темноте мы не узнаем друг друга
и разойдемся, не встретившись, и я пойду
к своему огороду

и расскажу жене, что ездил с тобой встречаться,
но на нашем месте оказалось слишком
много народу,
и кто из них ты, я не сумел догадаться.
И ты приедешь к своей жене, молодой
и ласковой,
привезешь ей самовар, соболей и французские
платья
и скажешь ей на ушко: все эти русские ужасны
и одинаковы,
даже не верится, что когда-то среди них
у меня
были братья.
А я дома, немного выпив и ничего
не сказав жене,
пойду к могилам наших деда и бабки
и посижу с ними в тишине,
и пойму, что ты жив, и что у тебя все в порядке.
И расскажу нашим предкам, моргая смущенно
и часто
о жестоком времени, о том, что встречаться
стало ужасно трудно,
и услышу вдруг, что откуда-то сверху они
желают нам счастья,
своим внукам, разбросанным по земле
и потерявшим друг друга.

***
В Воронеже волосы у тебя были до плеч,
мы жили в доме, там, где универсам,
в первый раз я почти заставил тебя рядом лечь,
тогда тебе нравился Пушкин и Мандельштам.
Что еще дорого было тебе?
Фарфор и керамика в платяных шкафах...
Я писал стихи и прятал их в нижнем белье,
а они оказывались у тебя в разных местах.
Нас предупреждали, что соседи о нас говорят
потому, что ночью ты кричала намеренно