Михаил СИМОНОВ

из новых стихов

***

М.Б.

Без имени, без памяти, без слова,
из воздуха, покинувшего грудь,
соткнись и посоветуй нам уснуть,
чтобы узреть тебя, еще живого.

Невидимым героем послесловий,
спугнувшим кошку шелестом страниц,
стремясь запомнить выраженье лиц,
сядь возле наших тёплых изголовий.

Разгладь ладонью черноту густую
и жди, переставляя сны, пока
ночь кончится, как всякая строка,
на память протянув лишь запятую.

***
Мы пережили эту ночь. Я стал способен
безумный шепот в звук перевести,
хотя для повторения “прости”
звук в свете утра менее всего удобен.

Мы шли и плакали. Те несколько часов
нам, вероятно, пару лет окупят.
А если все-таки они наступят,
небесный глаз с созвездия Весов
опять повиснет прямо над дорогой
и скатится бесцветная слеза;
обнимет ноги поздняя роса,
и станешь ты на миг чужой и строгой.

В СТОРОНУ ЗАТОНА

Л.М.

Белый цветок врисован
в темно-лиловую воду.
Проще сказать — поцелован
кистью к чьему-то приходу.

Заводь подёрнута ряской,
тщетно заботясь о глади,
как в иллюстрации к сказке,
к древней любовной балладе.

Так отражение зыбко,
рябь нагоняет морщины,
делает страшной улыбку,
но не меняет картину.

К белому некто склонится,
нежно расправит корону,
вздрогнув от выкрика птицы,
скрытой в желтеющей кроне.

Так и запомни: об этом,
если не формой и словом,
все уже сказано цветом —
белым на фоне лиловом.

***
Под вечер в комнате опять
все тени вялы и понуры.
Как сон, срисованный с натуры,
во времени, идущем вспять —
я, расставляющий фигуры.

Чей ход? 3аметь, что этот цвет —
твоих волос, отлив с отливом.
В нем, для тебя всегда счастливом,
загадочности больше нет
при свете бледном и тоскливом.

Задумавшись, ты хороша.
Особенно на грани тени,
где ты сидишь, поджав колени
и продвигая не спеша
фигуры по полям мгновений.

Смотри, как странно горяча
твоя рука, как тихо в доме.
И луч, бесцветный на изломе,
и локон в кольцах у плеча —
все тонет в палевой истоме.

Возможно, он не зря столь тих,
поскольку быть безмолвным — рано.
Из вероятного обмана,
из тайны выпал только штрих,
и снова нет ни в чем изъяна.

Но дальше — только ты и я,
и, значит, пустоты не будет.
Мы спим. И нас лишь тот разбудит,
кто эту форму бытия
поняв, за легкость не осудит.

Игра есть часть ее, тот бог,
что смотрит ночью с книжных полок.
Он шлет к кровати темный полог,
храня наш сон, хотя бы мог
понять, что этот сон недолог.

Не тут ли кроется ответ,
похожесть двух фигур на третью;
полярность, в пику многоцветью,
прикрывшая наш общий след
простыми клетками как сетью?

Все может быть. Смотри же вниз,
там жизнь представлена ходами.
Среди всего там есть мы сами,
но мы не выделены из
других ни цветом, ни местами.

Вот поле, делящее нас.
Весь мир, раздробленный на клетки.
В нем полные победы редки,
лишь радует уставший глаз
рисунок заоконной ветки.

г. Омск