торой, правда, с каждым годом остается все меньше и меньше), по-матерински щедрое сердце (хотя это-то как раз мало кто видит). Разве не хочется ей безумства любви, порывов неудержимой страсти — не скотской, а человеческой, красивой, романтичной? Разве ей чужды заботы о самом близком, любимом человеке, не нужна опора в трудную минуту? Разве не хочется родить ребенка, вскормить грудью, вложить в него весь пыл сердца и жар души?
А она читает ночами книги по искусству Франции, старательно подкрашивает седеющие волосы и в одиночестве ходит на симфонические концерты…

6. УРЯК

Среди оренбургских мишарей бытует поверье об уряк. Это злобное и отталкивающее существо, нечто вроде русской ведьмы. Только ведьмы — старухи с проваленным ртом и крючковатым носом, а уряк предстает перед людьми в образе юной прекрасной женщины.
Для уряк нет преград: ни стен, ни дверей, ни окон. Чаще всего она влетает в печную трубу (чтобы предотвратить это, в татарских домах на ночь закрывают печные вьюшки). Однако это её не останавливает, ибо уряк — не телесное существо, а злой дух. А дух пролезет в любую щель, пройдет и сквозь стены.
Уряк проникает в жилище по ночам, обычно после полуночи, когда все спят. Проберется и начнет искушать. Руки у нее холодные, как лед. Губы твердые, как камень. Она целует — точно мокрым снегом касается лица. И при этом ласкает так, что земля уходит из-под ног. Но ласки эти не дают удовлетворения. Наоборот, наутро человек ходит сам не свой, опустошенный, измученный. Бывает, что уряк доводит мужчину ночными искушениями до полного изнеможения и даже смерти. Если кто-то вдруг начинает худеть и спадать с лица, в народе говорят: не иначе, как его уряк замучила.
Полагают, что уряк — это дух рано умершей или убитой молодой женщины, обиженной когда-то мужчинами и одержимой страстью отомстить всему мужскому полу. Для мести она выбирает время сна, когда человек теряет контроль над собой. Совокупляясь с мужчинами, она остается бесчувственно-холодной, хотя, согласно некоторым поверьям, и может испытывать некое хладное сладострастие.
Народная фантазия представляет уряк одновременно прекрасными, как райские девы, и ужасными, как смерть. Про чрезмерно худых, болезненных людей говорят: страшный как уряк.
В детские годы я свято верил в миф об уряк. И только позднее понял, что народная фантазия персонифицировала в этом образе искушение, которое посещает в определенном возрасте и при известных обстоятельствах (например, при одиночестве…) почти каждого. Действительно, мука мученическая…

Владимир ЛАВРИШКО

НЕ БОЙТЕСЬ,
РАК НЕ ЗАРАЗНЫЙ

Ерохов перебрал в дежурной папке истории болезней: в седьмой — два инфаркта, в третьей — астматический статус, сердечная недостаточность, в шестнадцатой — отравление хлорофосом — опохмелился мужик… В четырнадцатой палате лежал Кочнев.
Ерохов постоял над папкой, захлопнул ее, повесил на шею фонендоскоп и начал с четырнадцатой.
— Привет, — сказал Ерохов и присел на край койки. — Как дела?
Кочнев сидел перед ополовиненной бутылкой, подложив под спину скомканную подушку. Рядом с бутылкой валялись два черствых куска хлеба и луковица. Луковица была вычищена. Солонка, как и хлеб, из столовой — пожелтевшая и выщербленная.
— Привет, — Кочнев, не глядя, нащупал бутылку и приподнял ее. — Выпьешь?
Работал телевизор. Показывали “Веселых ребят”. Кочнев смотрел мимо телевизора. В окно.
Окно было открыто настежь, в стеклах верхних этажей напротив больничного городка остывало солнце. Веселые ребята на экране пели и плясали, как будто им действительно было весело. Фильм снимался пятьдесят с лишним лет назад, когда, говорят, веселиться было не с чего. Может, они и притворялись, но морды у них чуть не лоснились. Веселились они будь здоров.
— Выпьешь? — повторил Кочнев.
— Я на дежурстве, Слава, — сказал Ерохов.
На шее у него висел фонендоскоп, но Славка мог этого и не заметить. Он по-прежнему смотрел в окно.
— Брось ты, старик… — сказал Ерохов. — Какой у тебя рак?
Открытая оконная рама шевельнулась, и в стекле мелькнул белый халат.
— Тебя зовут, — сказал Кочнев.
Ерохов обернулся. У двери стояла Варвара из приемного. Она равнодушно смотрела поверх бутылки и закуски.
— Что там? — спросил Ерохов.
— Угорелый… — сказала Варвара.
— Какие сейчас печки? — не понял Ерохов.
— …таракан, — сказала Варвара.
Она так же невозмутимо глядела поверх бутылки. Угорелым тараканом Варвара окрестила одного из гаишников, что возили в приемный водителей на пробу Раппопорта.
— Я еще зайду, — Ерохов положил Славке руку на колено. — Слышишь?
Кочнев поднялся и убавил звук в телевизоре. Там пели про то, как песня строить и жить помогает.
— Слышу, — сказал Кочнев.

Скачать полный текст в формате RTF