Татьяна ШАЙБУЛАТОВА

КТО СЕРДЦЕ УСПОКОИТ?

Легко поплакала на могилке. Бросила цветы на рыхлую землю: “Прощай, мамочка!” — и... домой.
Молодая, красивая, свободная. Каблучками по асфальту прицокивает. Хорошо. Одна теперь. В двухкомнатной квартире. Никто зудеть не будет, никто убираться не заставит. Теперь Серёженьку можно домой пригласить. Цветы, свечи, бокалы хрустальные, шампанское...
К подъезду подошла и головку скорбно опустила, глазки потупила, и быстро — мимо соседок, высиживающих последние новости на лавочке, под сочувствующие вздохи, проскользнула в двери парадного. И только в лифте улыбнулась облегчённо: “Вот лицемерка!”
А дома противно пахнет и непривычно тихо. Это даже хорошо, что тихо. Хорошо, что на поминки не пошла в столовую, снятую заботливыми материными сослуживцами. “Мне надо одной побыть...” — лицо ладонями прикрыла, и они, квочки сердобольные, закивали согласно головами. Никто и не уговаривал остаться.
Разулась и, шлёпая мокрыми ногами, вымыла пол. Сама. Впервые без понуканий, без ворчливых замечаний. Мысленно комнату оглядела. Этот шкаф она выбросит. А диван переставит в тот угол. Но это потом. На часы глянула. Шесть вечера. Мать в это время ужинать собирала. Бывало, станет в проёме кухонном, руки фартуком вытирает и говорит: “Идём, дочка, я щей сварила.”
— Иду, мам! — Вслух сказала... И обернулась привычно на пустой проём. Скорей из дома!
Губки подкрасила, туфельки обула, сумочку схватила... Пока, квартирка. И, через чёрный “выход”, — сбежала от пустой своей домовины.
“Цок, цок, цок...” — каблучки по асфальту. Встречные оглядываются, улыбаются. Хорошо быть молодой и красивой.
Куда? К Людке!
— О! Привет! Сколько лет!..
— Привет, Люд! — чмок в щёчку, и — чмок в другую.
— Проходи скорее!
В комнату прошли. Закурили важно.
— А мне Стас платье подарил. Американское. — Зашуршала хрустящим целлофаном, платье достала. Масляными глазками в зеркало мельком глянула:
— Классно?
— А у меня новости — мать умерла. — Вроде легко сказала, а заныло в груди почему-то, и глаза защипало.
— Да ты чё? Вот жалко... А мне как раз в поликлинику надо было. Как же я теперь? У тебя знакомых не осталось? — сама говорит, а сама платье одевает. — Повезло тебе... Хоть бы и моя сдохла. Надоела до чёртиков. Ноет и ноет...
— Свинья ты, Людка, — обиделась вдруг. — Так про мёртвых не говорят. Мало тебе мамка помогала?
Не помнила, как и выскочила. Щёки горят. И чего вскинулась? Сама ведь всё мечтала, хотела одна остаться. Чтобы свечи, бокалы, шампанское...

Быстро успокоилась. И снова: “цок, цок, цок...” каблучки по асфальту. Вот только сердечко ноет. Но это ничего. Это пройдёт. Вон и прохожие оглядываются, как идёт она — молодая, красивая.
Куда? К Максу!
А Макс в пьяном варианте. В глазок посмотрел, дверь не сразу открыл.
— Привет! Проходи!
— Привет, Максуля! А Серёга не у тебя? Нет? Ну я посижу?
Хорошо у Макса. Полумрак, музычка, винцо из холодильника, лёд, соломинка. “У себя дома тоже так сделаю”. Макс кассету с “порно” поставил. Сам сел рядом, приобнял. Противно, конечно, смотреть не хочется, но всё-таки развлечение. А Макс запыхтел, задышал перегаром, целоваться полез. Вырваться пробовала, а он платье порвал... И поехали!... А потом ещё какой-то тип появился. И он тоже... А уже всё равно... А из соседней комнаты... Серёженька выходит.
— Мне тоже можно?
—А давай! — руки за голову закинула, глаза прикрыла ( Эх! Серёженька-а..).
А потом, как во сне, села на диване, закурила мрачно, и не стыдно даже.
— Макс, скотина! Платье порвал... В чём домой пойду?
А Макс платье достаёт. Новое. Американское. В хрустящем пакете. Получше Людкиного.
— Завтра зайдёшь, ещё дам. А хочешь — деньгами...
На улице уже темно. Фонари жёлто горят. Идёт по улице медленно. Красивая... молодая... В новом американском платье. Сумочку за ремешок тянет. Каблучки неторопливо по асфальту постукивают. Редкие прохожие оборачиваются. Пусть смотрят...
Куда? Домой...
С работы она уйдёт. А завтра к Максу. Он ещё одно платье подарит.
Машина притормозила рядышком:
— Гуд ивнинг! Ду ю спик инглиш?
Шофёр молоденький, прыщавенький, улыбается белозубо.
— А пошёл ты!..
Не остановилась даже. Наоборот, скорости прибавила. Только потом подумала: “Вот дура, за баксы ведь, наверное...”
“Цок, цок, цок...” — каблучки не умолкают. О чём бы таком приятном ещё подумать? Одна теперь. Никто не спросит, почему поздно. Что за следы на шее. Квартира пустая. Теперь сама себе хозяйка. Серёженьку пригласить можно.
Серёженьку...
заныло сердечко.
С е р ё ж е н ь к у ... какие уж там свечи, шампанское...
заплакала вдруг.
Не будет С е р ё ж е н ь к и ...
на бордюр присела.
Н и ч е г о н е б у д е т ...
завыла в голос: — о-о-о! Ма-ма-а-а... м а м о ч к а!..
А М А М Ы нет. И никогда уже...
обняла коленки руками.
Поплакать — это можно. Это ничего. Только сердце вот...
сердце что-то...

Норильск — Москва