Колдовскую музыку — Моцарт,
И отраву — Сальери.

Ну а тот, кто затронул струну,
Но не вытянул в струнку,
Не закатит впотьмах на Луну,
А закатится в лунку,

Чтобы в этих безумных потьмах
Затерявшись дукатом,
На условный ответить замах
Безусловным закатом.

***
До случайных глюков не охоч;
По лбу хлоп — а нечего ерошить —
Вслушиваюсь: как наступит ночь,
Под окном процокивает лошадь.

Вероятно, плохо с головой,
Или это, может быть, по старой
Памяти, по серой мостовой
Медленно скрипит телега с тарой.

Всё в порядке, думаю, и клюк —
Уношусь вдоль музыки окраин.
Всё в порядке, — вот и этот глюк
Весь в порядке. То есть, не случаен.

***
Ты живёшь широко, не боишься ущерба,
И на этом стоишь —
Невербальная ива, наивная верба,
Полусохлый камыш.

Продлевай этот ряд до свободного места,
Выбрось руку в мороз.
До жестокого крупа и крупного жеста
Ты почти что дорос.

А недавно ещё колотило, казалось,
Не сойдя и умру,
Если небо свинцовой ладонью касалось,
Разрывая кору.

Столько вобрано мути — пускай этот климат
Серовато-бесстыж;
И разрывы как форму движенья воспримут
Верба, ива, камыш.

Укрупняюсь, слабею, и сохну, и мокну,
И тону на плаву.
Но чем глубже разломы и драней волокна,
Тем свободней живу.

Александр ГУРЕВИЧ

“ИМЯ РОЗЫ”

Нет, невозможен детективный взгляд
на жизнь аббатства варварского века.
Ну что смотреть? Меня не убедят

ни режиссёр, ни сам Умберто Эко.
Пусть Шон О’Коннори во весь экран
пленяет нас логической цепочкой:
всё это блеф — и лента, и роман.
Не мог в те дни быть сыщик одиночкой.

Но всё ж давай найдём меж новостей
программу, где даётся имя розе.
Нам этот фильм был в Лондоне важней
всех передач о русских мафиози.
Пускай войдёт в монаший беспредел
брат гуманист, сметливый наипаче...
Ты веришь сказке? Я бы и хотел,
но я всем верю лишь с твоей подачи.

И всё ж давай поверим в этот миф,
сулящий хэппи-энд средневековью.
Он праведен, пускай и не правдив,
иначе жизнь не скреплена любовью.
Лишь Сальваторе, сумрачный дебил,
тогда и мыслит истинно и здраво:
был человек — стал труп. А кто убил
его — кому какое дело, право?

БЕЖЕЦК

Там белые церкви и звонкий, светящийся лёд...
А.Ахматова

Там нету, конечно, положенных белых церквей,
и божий фитиль поражён суеверным нагаром,
и город готовится праздновать свой юбилей,
два края столетия сблизив субботним базаром.

Там люди по праздникам ставят на стол искони
закуску посильную: брюква, малина, картофель.
Но книга благая таится в шкафу у родни,
и в окнах машин серебрится ахматовский профиль.

И дом двухэтажный сохранен, и там,
перед ним,
у белой доски, пригвождённой казённою фразой
к доске деревянной, мы, личные гости, стоим:
Ваш пленник и сын его, стриженый и кареглазый.

***
Вертолёт, садящийся у областной больницы,
и выкатывающая на зелень “Скорая помощь”.
Из окна автобуса смотришь, как из бойницы
крепостной на смычку волшебников
добрых. Вспомнишь
тут и музу свою заумную: не до жиру,
на живую нитку, вихрем зарифмовать бы,
чтоб сказать тому вертолётному пассажиру—