ПИСЬМО ИЗ ЧЕЛЯБИНСКА

Николай ГОДИНА

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН, НИКОЛАЙ ГОДИНА И ДРУГИЕ

Праздновали юбилей Есенина. И мне, литературному чиновнику, нужно было со сцены городского театра замолвить свое слово о поэте.
Смеясь, я сказал, что в доперестроечное время следовало бы разразиться докладом на тему: “Я и Сергей Есенин” или “Есенин в моей судьбе”. Сегодня, мол, можно обойтись и без доклада, а вот Есенин к моей судьбе все-таки приложился. Правда, через своего друга Василия Васильевича Казина.
Четверть века назад я ехал на Кавказ попить минеральной водички, красиво, как все белые люди, потратить трудовые рубли.
В Москве тормознул на пару дней у семиюродной тетки по линии жены, тети Мани, почему-то любившей меня больше всех своих родственников вместе взятых.
Тетя Маня, кроме меня, любила “Столичную” из буфета Министерства иностранных дел, где служила кастеляншей!
Однажды, рассказывала она, попросила ее подменить уборщицу и прибрать в кабинете министра. Неожиданно вошел Громыко, достал носовой платок, потер подоконник и... выслушал едкий упрек тети Мани: “Вы что же, думаете, я свои шестьдесят рублей задарма получаю?”
Андрей Андреевич так растерялся, что ничего вразумительного сказать в свое оправдание не смог, кроме как: “Простите, я машинально...”
Итак, в Москве я позвонил на правах земляка Михаилу Львову, пересказал уральские новости, а он в свою очередь посоветовал вечером обязательно включить телевизор.
По телевизору показывали заседание поэтического клуба, на котором ведущий поэт Казин вдохновенно читал стихи из моей первой бело-синей книжечки. Как она попала к нему, не ведаю.
Позвонил Львов: “Набери Василия Васильевича, поблагодари и попроси рекомендацию в Союз писателей”.
Я позвонил, представился и получил приглашение на утреннюю чашку чая. Поэт жил рядом с Третьяковой, в Лаврушенском переулке.
“Боже! какой оказался маленький Казин”. Это из письма Есенина Мариенгофу.
Пили чай, читали стихи, говорили о Сергее Александровиче. Василий Васильевич надписал мне пару своих книг и сам предложил рекомендацию. Я не отказался.
Помню, Ручьев на заседании бюро писательской организации спросил: “Кто дал рекомендацию? — “Казин”, — говорю. — “Ну, тогда мо

жешь быть спокоен”, — и ушел с бюро до голосования.

ЧЕБУРАК

Была такая деревня на Южном Урале. Немецкая. Жили Янцери, Штайнеры, Рицели, Краузы... Немного украинцев. Совсем мало русских.
Я часто бегал туда через реткульские леса к тете Наташе в гости. Играл на конюшне с Васькой Кучиным, купался в Соленом озере. Ничего особенного не запомнил, кроме одного случая.
Пошли мы как-то с двоюродным братом на болотце, разделявшее пополам деревню. Прихватили старый дробовик. Брат ушел с ружьем на ту сторону, а я залез в лодку и стал вычерпывать воду. И тут из характерного свиста материализуется на глазах, буквально свалясь в лужу, чирок. Как раз на прямой между мной и братом. Дробовик орудийно грохает, птица в дыму исчезает, а катанная на ржавой сковородке гусиная дробь вгрызается в просмоленный бок плоскодонки. Потом говорили, Николай родился в рубашке. Говорили, есть Бог на свете. Но я не о том. Была деревня. Остался пустырь и заросшее березняком смиренное кладбище. А что, если создать “Книгу памяти российских деревень”, где под буквой “Ч” на тысяча какой-нибудь странице записать и Чебурак?

ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ

Нафиков издержался. Разменял годы, растранжирил месяцы, повыскреб дни. Осталось несколько маловажных часов. Нафиков пошел к Дуроломову, перехватил пару лет. Побожился, что вернет должок с процентами. Не вернул. Сшибал у знакомых и не знакомых. У одних на то, чтобы проведать старенькую родительницу, у других на то, чтобы закончить дело всех своей жизни.
Вчера Нафиков постучался ко мне: “Отдам, гад буду!” Я дал ему один день, но праздничный. Пусть погужует. Рубль — не деньги, день — не жизнь.

КРИМИНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

В ночь на святого Валентина, когда влюбленные, как тетерева, тусуясь, ничего не слышали и не видели, в городском банке, выражаясь по-воровскому, взяли медведя за лапу.
Сейф не был вскрыт, он был взорван. Милиция долго обнюхивала присутственное место, удивленно качала форменной головой. Наконец, объявила версию, по которой народных умельцев надо искать за сотню километров в почтовом ящике № 122, где изготовляют детали для швейных машин, а потом собирают... сами знаете что.
В итоге Иван Иванович звонит Ивану Никифоровичу:
— Тут твои ребята банк подорвали.
— Неужели?