Андрей МИНЕЕВ

ХОРОШЕЕ МЕСТО

ФОТОГРАФИЯ

У меня есть единственная фотография, которая отдельно хранится. Никогда не лежала в общем альбоме. Хотя фотография, в общем-то, семейная. Жена меня просила порвать или сжечь ее. Она у меня очень суеверная.
Это мы прошлым летом собирались все у моих родителей в нашем жигулевском заповеднике. Я вырос, мало видя людей. А больше высокий темный лес, пещеры, курганы. Мой отец был лесником, мое детство прошло на хуторе в лесу. На его должности можно было большие деньги иметь. Но не с его характером.
А на этой фотографии виден наш новый большой, недавно отстроенный отцом, кирпичный дом с черепичной крышей. Из-за жары окна распахнуты, на дворе на веревках развешано белье. К раскрытой дверке чердака приставлена лестница. В саду в траве куча гнилых опавших яблок сложена. Вилы воткнуты в землю, шляпа отцовская на черенок одета. На заборе растянуто ватное цветное одеяло и шкура со свалявшейся, ссохшейся комьями шерстью. Позади дома поднимаются покрытые лесом горы. Синеет огромное небо, далеко течет река.
Старшая сестра сидит, держит щенка на руках. Моргнула неудачно и, кажется, будто спит. Ее муж в белой рубашке с телефоном, висящим на шнурке на шее. Вялую руку на колено сестре положил, другой обнял маленькую дочку, прикусившую губу и теребившую подол платья. Мой младший брат, взмахнув шампуром, высунув язык, что-то кричит и уворачивается от своей подруги, которая, смеясь, старается повесить ему прищепку на нос. Я сижу между матерью и женой. Мать с улыбкой мнет в руках какую-то тряпку. Я только что снял пиджак и накинул на спинку стула. Подняв на лоб черные очки, жена обняла мою шею и положила голову мне на плечо. Вся семья в сборе, кроме отца. Хотя, можно сказать, что и он здесь есть. Он тоже с нами на этой фотографии. Мы потом стали его везде искать. Он вроде рядом с нами был весь день и вдруг пропал куда-то.
На заднем плане видно, что на чердак лестница приставлена, дверка приоткрыта. Он в это время уже мертвый там висит. Повесился как-то замысловато, стоя на коленях. По всему видно было, что мучился долго. Пока мы здесь хохотали, толкались...
Я не знаю причины, почему он это сделал. Что такое должно было случиться? Жил человек среди накатывающих на берег волн, опавших листьев, больших камней, рыбацких сетей...
Я иногда смотрю на эту тяжелую фотографию, где мы все весело смеемся и где позади нас чернеет приоткрытая дверка... От нее холодным духом мертвецким веет. Кажется, что сзади за нами оттуда кто-то внимательно подглядывает. Из этой черной щели приоткрытой дверки. Это не отец, а кто-то совсем другой...

ВЕСНА

Ранней весной начинает пригревать солнце, и обязательно бывает день, когда возникает такое настроение, с которым невозможно усидеть в четырёх стенах. Хочется ходить по улицам, дышать. Деревья ещё голые, но уже почти весь сошёл снег, а тот, что остался, почернев, погрузнев, прячется в тени. В городе с его судами и загсами, военкоматами и родильными домами, рынками, банями, школами, молочными кухнями, вытрезвителями, прачечными и общежитиями случилось вечное. Радостно на душе. Снова весна пришла...
Старик поставил лопату у ворот, шагнул по ступенькам в подвал. Его на фирме все знают и уважают. Раньше он здесь в слесарке работал рихтовщиком, теперь по старости дворником.
Все уважали его за суровый характер, под стать которому имел он и внешность. Давно летом на даче ему дюпель в глаз попал. С тех пор он у него всегда прищурен. Словно этот старый горбун каждый раз к тебе заново приценивается, прикидывая, чего ты стоишь. Щель белая под веком, зрачка не видно. Он тогда всё шутил над собой: “Хочу деньжат подкопить и бычий себе поставить, – растопырив пальцы, он показывал этот огромный бычий глаз. – С ресницами пушистыми, красивый такой. Я тогда на любую бабу такой глаз положу. Когда переть буду, он у меня кровью наливаться будет”.
Старик подошёл к столу, поздоровался со всеми за руку. Кряхтя, стал усаживаться. Задел ногой и уронил смятое жестяное ведро. Посмотрел и сильно пнул его в угол в кучу хлама.
– А тебе, дядь Петь, когда на пенсию?
– Ой, я уж забыл... – вздохнул он. – Какая мне пенсия?
– К тебе дети, внуки-то ходят? Как жена померла, один живёшь?
– Один, – грубовато ответил дед басом, клацнул во рту металлическими зубами. – Один, как в ж... дырка.
– Херово? – донимала его молодежь.
– Херово у них в Перово.
– Тебе скоро отъезжать, да?
– Да-а, – не сразу протянул дед. – Эх, мужики, если б вы знали, как помирать не хочется.
– Жить ещё хочется? – спросил я, подняв голову, оторвавшись от газеты.
– Жизнь сладка, б...! – грустно и с таким чувством сказал он это, трогательно получилось, щемяще.
Помолчали серьёзно. Словно каждый вдруг впервые так глубоко понял эту мысль.
За столом сидят в слесарке. Обычный разговор после обеда... Хотя сегодня нет. Сегодня день особенный, потому что весна. Пообедали. На расстеленной газете лежат яичная скорлупа, хлеб, картофельные очистки, соль, складной нож. Яркое солнце в окошко подсматривает за ними, заглядывая в их подвальчик. В тишине где-то наверху беззаботно и заразительно засмеялась женщина. Хорошо так засмеялась. Они умеют, когда захотят.
– Ладно, не думай, дядь Петь! – хлопнули его по плечу. – Ты и там будешь рихтовщиком.
Хмыкнули, оскалились, и дед тоже вместе со всеми. Прошла печаль, и следа не осталось.

Скачать полный текст в формате RTF