обязательно рекомендовать Белкова своему другу и бывшему однокласснику Рочинскому. “Все-таки крупный, хороший мастер. Настоящий профессионал”, – подумал он.
Вдруг зазвонил телефон. Казаров привычно утопил пальцем плавную кнопку в деревянной панели и мягко скользнула вверх перегородка из звуконепроницаемого стекла.
– Казаров слушает, – неживым рабочим тоном сказал он в трубку.
– Алексей Валерьевич! Это Возинцев беспокоит. Помните проблемный дом? Тот, что на Борисоглебской?
– Да, помню. Решилось?
– Вот только что. С утра была комиссия, дом признан нежилым, ветхость – 77 процентов.
– И Куликов подписался?
– Вы знаете, не хотел старик, пока сам не прошелся по зданию. А там такое! Третий этаж полностью выгорел, аж батареи поплавились. Стену пальцем насквозь проткнуть можно. Так что подписался, куда ему деваться.
– Хорошо. Замечательно. Когда выселять будем?
– Да, пошел, пошел уже процесс. А потом еще месяц, ну полтора максимум – старый короб снесут, и можно наш объект ставить, – воодушевленным голосом стал говорить Возинцев то, что и так хорошо было известно Казарову.
– Ну, отблагодарите там.
– Тридцать пять, как договаривались?
– Сорок дайте!
– Будет сделано, Алексей Валерьевич! – с готовностью, бодро ответил Возинцев поднявшимся хрипловатым голосом.
Казаров положил трубку и опустил стекло.
– В офис? – не оборачиваясь спросил водитель, замедливший машину во время разговора, чтобы не пропустить выезд с шоссе и не делать потом большой крюк по МКАДу. Казаров посмотрел в окно. Утром ударил первый морозец: было свежо и ладно. Солнце, уже поднявшееся в глубокое и пустое синее небо, ярко обдало аккуратные параллелепипеды домов, аляповато раскрашенные придорожные киоски да выстроившиеся вдоль дороги мерзлые деревья, празднично убранные инеем и сверкающие в неподвижном и чистом воздухе.
– Погоди! Давай по Москве до обеда прокатимся, – сказал Казаров. Машина, ускоряясь, понеслась по твердому, цепкому шоссе, уверенно шурша широкими шинами. Казаров положил руку на обтекаемый кожаный подлокотник, медленно сжал и разжал повлажневшую ладонь. Все было хорошо в этот день.

г. Королёв

ДиН дебют

Софья ЧЕСНОКОВА

* * *

Очень ветреный март,
и колодами карт
вниз рубашками небо растет.
Холод смотрит в глаза,
тротуары лизал
он всю ночь: гололед, гололед...

И внутри у меня
сквозняков не унять,
продувают сердечный проём.
Можно рушить мосты
и бежать пустоты,
но душе не уйти от неё.

* * *

Скользкая дорога тянет вниз,
ветер цепко обнимает спину.
Кто-то взял лимонный лунный диск
и отрезал ровно половину,

положил на блюдце, не дыша,
из стекла зеленого с каймою
цвета зрелой вишни, сделал шаг
и тихонько спрятался под хвою.

Голубым залит зимы покров,
словно белый кончился в красильне.
В трещинах известки облаков
мямлит масло краски темно-синей.

На еловых лапах горкой мех,
воздух из мороза цедит горечь,
снежный вечер, гладкий, как орех,
раскрываясь, обнажает полночь.

* * *

Воздух, разбавленный
                                        горьким настоем ромашки,
в нем что-то есть от волос твоих – цвет или запах.
Светлые тени, сквозь окна эскиз карандашный
солнце на стенах рисует, уходит на запад.

От безнадежности даже немного спокойней,
только подруга спокойствия – смертная скука.
Вечер шагает уверенно за подоконник,
боль разрастается быстро, как стебли бамбука.

Хочется глупых истерик, но надо быть взрослой.
Окна окрашены в цвет золотистого плова.
Летом нам трудно понять, что уже очень поздно.
Поздно – такое вот взрывоопасное слово.

г. Новосибирск