– Из лесу, вестимо. – До края
Злодей самопала набулькал.
И рот рукавом утирая,
Кивнул полномочный: – На бруньках.

– Отец, слышишь, рубит. – За баней
Раздался... Увы, не острота,
Бывают примеры забавней
Из жизни родного народа.

* * *

Отец мой, ростом в полтора Ивана,
Заправясь под завязку в красный день,
Вытаскивал гармошку из кармана,
Достойно перешагивал плетень.

Гармошка, а она была губная,
Немецкий запах прятала в себе.
Но песни этих тонкостей не зная,
На русском духе пелись и судьбе.

То про камыш не трезво и не пьяно,
То про любовь с припевкой заводной...
А зубы клавишами фортепьяно
Желтели без утопленной одной.

* * *

Пока устанет блекотать
Ручей за сваленным забором,
Я стариком успею стать
С радикулитом и запором.

С вершины стойкого столба
Косит глазливая ворона,
Пугающая, как судьба
Носатым профилем Нерона.

Другое дело – облака,
Их неисчетные отары
Кочуют ветрено, слегка
Сердца волнуя и радары.

* * *

Озерняются за озером овсы.
Как от пули, уклоняюсь от осы.
Озорной в куге утиный переклик.
Глина белая, по-нашему – белик.

Накопал ведро в углу Саманных ям.
Мать побелит хату, охрою взбодря,
А потом пройдет с литовкой по репьям,
Чтоб не парили несушки втихаря.

Своенравец пес раздружится с котом,
Петуха шугнет неправедно потом.
Мать вздохнет над мальвой, постоит в траве
И меня погладит вдруг по голове.

г. Челябинск

ДиН память

Райнер Мария РИЛЬКЕ

ОДИНОКИЙ

Как странник, в дальних плававший морях,
живу я в мире тех, кто вечно дома.
Здесь дни полны, как чаши на столах,
а мне лишь даль подвластна и знакома.

Нездешний мир проник в мои черты, –
пускай пустынный, неподлунный, смутный, –
а здесь, у них, все чувства обжиты,
и все слова привычны и уютны.

Со мною странные пришли сюда
из стран заморских вещи-пилигримы:
там, у себя, они неукротимы,
а здесь сгореть готовы от стыда.

(Перевод А.КАРЕЛЬСКОГО)

АРХАИЧЕСКИЙ ТОРС АПОЛЛОНА

Нам головы не суждено узнать,
в которой яблоки глазные зрели,
но торс, как канделябр, горит доселе
накалом взгляда, убранного вспять,

вовнутрь. Иначе выпуклость груди
не ослепляла б нас своею мощью б,
от бедер к центру не влеклась на ощупь
улыбка, чтоб к зачатию прийти.

Иначе им бы можно пренебречь –
обрубком под крутым обвалом плеч:
он не мерцал бы шкурою звериной

и не сиял сквозь все свои изломы
звездою, высветив твои глубины
до дна. Ты жить обязан по-иному.

(Перевод К. БОГАТЫРЁВА)