Александр ШЛЁНСКИЙ

ЗАПИСКИ РЯДОВОГО

(Армейские рассказы начала семидесятых)

СЛУЧАЙ НА ГАУПТВАХТЕ

На четвертый день нашего прибытия в часть, еще совсем молодым военнослужащим, я попал в наряд с караулом от нашей эскадрильи на гауптвахту. Меня назначили выводным, то есть моей обязанностью было выводить на работу сидящих на губе солдат, по-нашему, губарей. С этим мне еще не приходилось сталкиваться, поэтому, не скрою, я слегка волновался. Но с другой стороны, было интересно, что из себя представляет губарь.
Когда я вывел тех губарей, которых должен был сопровождать, то почувствовал непреодолимое желание куда-нибудь исчезнуть. Все они оказались дедами. Их было восемь человек. Дед определялся довольно просто – стоило только взглянуть на его сапоги, собранные в гармошку, и принять во внимание самоуверенный, если не сказать – наглый, вид.
Начкар, то есть начальник караула, передал их мне и объяснил маршрут, по которому я должен был их доставить на картофельный склад для работ. Маршрут пролегал по железнодорожной насыпи, возвышавшейся по соседству с гауптвахтой.
Губари построились, и мы пошли. Они впереди, а я с автоматом – сзади. Идти нужно было 3 километра. Когда гауптвахта скрылась из виду, мои подопечные сбили строй и пошли произвольно. Я еще не привык тогда к бардаку, то есть обычному нарушению уставной дисциплины (нас-то в ШМАСе муштровали по уставу довольно жестко). Но несмотря на это, я дал им поблажку, так как вокруг были одни пустыри и какие-то складские заграждения, бояться вроде некого.
Они шли развязным бодрым шагом, громко разговаривали, и даже кто-то закурил, что являлось еще большим нарушением. Я и тут промолчал. Но когда один из губарей неожиданно вышел из строя и направился в сторону, как ни в чем не бывало, я был ошарашен. Маленький широкоплечий кавказского происхождения парень (в строю он выделялся лидирующим поведением) направился к забору, метрах в 30 справа от нас, с явным желанием преодолеть его. Пока я пришел в себя, он уже добрался до забора, подпрыгнул и ухватился за его верхнюю часть. Тут я вскинул автомат, передернул затвор и закричал: “Стой! Стрелять буду!”.
Сделал все, как нас учили!
К этому моменту забор был уже оседлан. Парень оглянулся на меня с нескрываемым изумлением.
– Гуляй, молодой, – сказал, как бы раздумывая, и собрался прыгать на ту сторону. Я поднял автомат и сделал предупредительный выстрел (все, как положено!).
Следующий должен быть “на поражение”.
Он словно застыл на заборе, а потом уставился на меня. Его лицо побелело, в глазах – ужас.
– В строй! – заорал я не своим голосом.
Он спрыгнул и как каменный пошел к губарям. Они стояли в оцепенении.
– Строиться! – опять крикнул я.
Они исполнили приказ беспрекословно и до самого склада хранили молчание. Правда, некоторые из них

поминутно оглядывались на меня, видимо, не доверяя моему психическому состоянию.
Общее настроение было нарушено. Где-то в глубине души, подспудно, я чувствовал, что сделал что-то не то, но ведь в самом деле – все же было по уставу, как положено, успокаивал я себя. Откуда мне, неоперившемуся юнцу, было знать о существовании особых негласных законов, царивших на территории этого гарнизона? Откуда мне было знать, что в этом самом месте, где я стрелял, все выводные отпускают губаря за бутылкой водки, которую затем они солидарно все вместе распивают на складе?
Кладовщица, невысокая, полная, уже немолодая женщина, быстро расставила солдат по рабочим местам. Они перебирали картошку в ларях. Мне же нечем было заняться, и я просто слонялся по складу. Парни, работая, весело шутили, смеялись, пели и рассказывали анекдоты. Как ни странно, после инцидента с выстрелом они были ко мне вполне доброжелательны, в том числе и тот самый кавказец, постоянно вовлекали в разговор, беззлобно подшучивали надо мной. В общем, вроде бы все было нормально. Сначала мне было интересно с ними, но потом, видимо, потому, что я ничего не делал, мне совсем стало скучно, да и замерз я немного, так как было довольно прохладно. Один из губарей заметил это и посоветовал мне пойти к печке, что топилась в стороне. Я послушался совета и расположился на картофельном ящике рядом с топкой. Другой губарь принес несколько картошек и предложил нарезать их и сделать шашлыки на проволоке, что совсем растрогало меня, тем более, что это было кстати, так как мы постоянно не доедали. Но все равно, что-то мне подсказывало: тут кроется подвох. Через некоторое время меня вообще разморило от тепла, и я, сидя, положив голову на колени, неожиданно для себя отключился на какое-то время. Первая мысль, когда я проснулся – автомат! Я поставил его к печке. Они могли взять и спрятать автомат! Это была бы хорошая месть! Слава Богу, автомат оказался на месте. Но тут вдруг меня насторожила гробовая тишина, царившая на складе. Не слышно было ни песен, ни шуток, ни анекдотов. Сердце у меня екнуло в предчувствии чего-то недоброго. Я встал, осмотрелся: на складе никого не было. Сердце мое готово был выскочить из груди. Тут подходит ко мне женщина и говорит:
– Ну что, проснулся, солдатик?
– Где они? – прерывающимся от волнения голосом, взирая на нее с надеждой, спросил я.
– А-а-а, – протянула она, – дак они построились и ушли.
– А как же я? – закричал я, глупо озираясь.
– А они сказали, что ты утомился, и вы его не будите пока, пусть поспит, а мы сами доберемся. И ушли.
Я на негнущихся ногах вышел со склада: никого.
Постояв немного, я медленно побрел по железнодорожной насыпи в сторону гауптвахты. Скорее всего, вид у меня был, как у побитой собаки. В голове полное отсутствие мыслей. Дошел до гауптвахты я как раз к тому моменту, когда там проходило построение, то есть после того, как выводные разводят по камерам губарей, один караул сменяет другой: 18 человек нашей эскадрильи передают свои полномочия такому же количеству военнослужащих другой эскадрильи или роты. Итого, построено 36 человек плюс начкар и начальник гауптвахты, всего – 38. Можно себе представить, какой стоял хохот в сорок глоток, когда я на общем обозрении спускался с насыпи к плацу.

Скачать полный текст в формате RTF