Аркадий Реунов

В ожидании ангела

Посвящаю моей бабушке Ульяне Никитичне

Ночь, пространная, как океанская толща, начинала оттекать, будто предутренний отлив, постепенно предавая свету укутанные туманом окрестности. Заблудший дикий кабан вышел из холмистого леса к равнине, среди просторных лугов которой просыпалась деревня. Стелющиеся по самой траве воздушные течения принесли к чуткому кабаньему рылу полные прелести запахи тяжелых капустных голов и преющих слив. Смакуя эти ароматы, кабан томно прикрыл глаза и, еле слышно хрюкнув, сделал в сторону деревни несколько осторожных шагов. Неожиданно учуяв собачий дух, он резко повернулся и засеменил обратно в лес, роняя росу с поворачивающихся к восходящему солнцу луговых цветов. Когда пчелы начали вылетать из ульев, а ястреб, упав с неба, поймал первую мышь, Ульяна Никитична пробудилась от сна в своей постели.
Поднявшись, она, как всегда по утрам, прошлась по комнатам дома, поглядывая на висящие по стенам семейные фотографии, и незаметно для себя пожелала всем, покойным и здравствующим, доброго утра. Затем она подошла к зеркалу, расчесала белые, как молоко, волосы и вздохнула. Ей было восемьдесят лет, и уже двенадцать лет она жила в доме одна.
Выбив молотком заедающий каждое утро дверной крюк, она, прошептав: “когда-нибудь я не смогу выбраться из этой хаты…”, наконец, открыла входную дверь и вышла под просторно распахнутое розовато-голубое августовское небо. С удовольствием вдохнув ароматный, как многотравный настой, воздух, она осмотрела двор, вышла в огород и, осторожно ступая по меже, пошла вдоль грядок. Дойдя до того места, от которого начинались размашистые картофельные шеренги, тянущиеся до самого подсолнухового поля, она повернула и проследовала к фруктовым деревьям, где осмотрела увешанные ранетками и сливами трудно-покачивающиеся в легком ветерке ветви. Все было в порядке, и Ульяна Никитична вернулась к дому по тропинке, празднично украшенной цветами, улыбаясь своим любимым астрам и петушкам.
Позавтракав, она надела соломенную шляпу и некоторое время работала, пропалывая грядки и собирая созревшие овощи. Урожай был хороший, и мысленно Ульяна Никитична уже подсчитывала банки с солениями и распределяла их между семьями своих детей и внуков, проникаясь приятным ощущением собственной значимости. Работая, она размышляла о судьбах и перипетиях, стараясь не задумываться о смысле собственного нынешнего бытия. Ей было хорошо известно, что всякие раздумья о смысле жизни в конце концов неизбежно приводят к осознанию того, что подобные раздумья – очень грустное занятие, ибо жизнь печальна по сути. Суть жизни человека ничем не отличается от сути жизни какого-нибудь червя или гриба, и это очень некомфортно понимать. Она видела собрата по смыслу жизни в каждом растении своего огорода и относилась к каждому из них с заботой, сравнимой с материнской жалостью. От этого все растительные существа в ее хозяйстве выглядели, как ухоженные, довольные жизнью дети.
К одиннадцати часам утра она закончила работу и, напившись чаю, вышла со двора, чтобы купить све

жих булочек. Пройдя по деревне до недалекого магазина, она поднялась по ступеням и вошла в пахнущее хлебом и стиральным порошком помещение, где поздоровалась со всеми присутствующими.
Очередь не была длинной, но время тянулось долго, потому что продавщица Клавдия отпускала разливное пиво томящемуся с похмелья Николаю Матвеевичу Коцубееву. Николай Матвеевич, уже опрокинувший в себя поллитровый стакан “Авангарда” прямо у прилавка, теперь мог терпеть, пока Клава наполнит ему три литровых бутылки. Поллитра крепкого темного плодотворно легли на вчерашний хмель, и Николай Матвеевич блаженно улыбался, поворачиваясь к присутствующим небритым лицом и разминая сигарету без фильтра пахнущими соляркой пальцами.
— Извините, девчонки-голубушки,- сказал он собравшимся в очереди старухам и, забывшись, зажег спичку, которую тут же потушил в ответ на укоризненный возглас Клавы.
— Ты бы, Матвеич, лучше водки бутылку купил да и пошел бы похмеляться по-быстрому, — сказала Марья Федотовна Кутемкина, стоявшая следом за похмеляющимся в пахнущей навозом штормовке.
— Не права ты, Федотовна, похмелье постепенность любит. Опять же водку мы по праздникам пьем. А так…сама знаешь, — ответил ей легко склоняемый к доброму соседскому спору Николай Матвеевич.
— Да, знаю. Только от самогонки этой у вас-мужиков к старости ноги отнимаются, — махнула рукой Марья Федотовна.
— Да, уж прям. Это смотря от какой самогонки. Я “сэм” на любой вкус делаю. Хочешь клубничный, а хочешь медовый, и только на здоровье. Если, конечно, не ведром пить,- вступила в разговор Антонина Антоновна Антонова.
— Может быть, ты и табачный лист туда не добавляешь? – с запальчивой ехидцей спросила у нее Марья Федотовна, и две женщины начали разговаривать одновременно, наполнив сонную тишину магазина бодро звучащими интонациями оживленной дискуссии.
— Кому что, а эти все об одном, — негромко сказала Вера Федоровна Майоренко, стоявшая в конце очереди перед Ульяной Никитичной. – Я всю жизнь не пила и чуть жива, а эти – пьянь, а здоровы, как лошади. Говоря это с легкой одышкой, Вера Федоровна опиралась на палку и смотрела тяжелым воспаленным взглядом человека, страдающего от высокого давления.
— Да, — согласно покачала головой Ульяна Никитична. – Кому с порога до крыльца, а кому жизнь без конца.
— Твое-то как здоровьице?- повернулась к ней Вера Федоровна.
— Какое в наши годы здоровьице. Смерть отгоняем, как можем, — улыбнулась Ульяна Никитична.
— Неплохо отгоняешь. Тебе поди уже под восемьдесят?
— Да. В этом году была я уже юбиляршей.
— Молодец. А мне вот только семьдесят два, а я что-то совсем расклеилась. Адельфан уже не помогает. — Значит, переходи на клофелин.
— А, бог с ними с болезнями! – махнула рукой Вера Федоровна и некоторое время молчала, оглядывая прилавок с товаром.
— Хорошие вон те колготки, недорогие и теплые. Я вчера три пары взяла, — произнесла она после паузы.

Скачать полный текст в формате RTF